Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

В двух лекциях, прочитанных в 1976 г. [Foucault, 1980, p. 78–108; Фуко, 2005, с. 21–59], Фуко размышляет над тем, что он понимает под «властью», и выделяет два подхода: райховский подход [58] Имеется в виду Вильгельм Райх (1897–1957), австро-американский психоаналитик, основатель телесно ориентированной терапии. – Примеч. пер. , согласно которому «смысл власти в репрессии», и ницшеанский, в рамках которого «основа властного отношения заключается в непримиримом столкновении сил» [Ibid., p. 91; Там же, с. 37]. Неясно определяя это различие, Фуко присоединяется ко второму подходу. Он пытается показать в первом томе «Истории сексуальности», опубликованном в 1976 г. [Foucault, 1978; Фуко, 1996], как эта концепция власти позволяет даже в сексуальных отношениях видеть проявления «непримиримого столкновения сил». Однако Фуко не предлагает реального объяснения тому, что он имеет в виду под «властью». Райховский и ницшеанский подходы полностью совместимы, и оба объясняются в таких терминах, как «репрессия» и «сила». И соответствующие понятия по крайней мере так же неясны, как «власть», на которую они должны были пролить свет.

В этот период своей жизни Фуко неоднократно подчеркивал, что его интересует власть в ее «капиллярной» форме, которая «доходит до мельчайшей частицы социального тела» [Foucault, 1980, p. 39]. Но он не раскрывал, кто или что движет этой «властью». Или, скорее, говорил об этом, но в неубедительных выражениях. В одном интервью Фуко признал, что, с его точки зрения, «власть имманентна общественному телу» [Foucault, 1980, p. 142; Фуко, 2002 a , с. 313]. И конечно же, очевидно, что социальный порядок, как и любой порядок вообще, воплощает в себе власть. Общество, подобно организму, может поддерживать себя, только если его члены постоянно находятся во взаимодействии друг с другом. А любое взаимодействие – это реализация власти: власти причины над следствием. Но это просто тривиально.

Что не тривиально, так это совершенно произвольная и идеологически нагруженная идея господства, при помощи которой Фуко наводит глянец на свои выводы. Он принимает без лишних раздумий, что если власть существует, то она реализуется в интересах некоего господствующего агента. Поэтому путем ряда ухищрений ему удается представить любую особенность социального порядка – даже тенденцию лечить больных – как завуалированное осуществление господства, продвигающее интересы «тех, кто у власти». Он пишет: «Я думаю, что многое можно вывести из общего феномена классового господства буржуазии» [Foucault, 1980, p. 100; Фуко, 2005, с. 51]. Но честнее было бы сказать, что он считает, будто основополагающий тезис о господстве буржуазного класса может быть выведен из чего угодно. Ибо, решив вместе с авторами «Манифеста Коммунистической партии», что буржуазный класс господствует начиная с лета 1789 г., Фуко делает вывод, что с тех пор вся власть, воплощенная в общественном порядке, осуществляется этим классом и в его интересах. Поэтому любой факт общественного порядка обязательно носит на себе печать буржуазного господства. Тривиальность аргументов не требует комментариев; изумление вызывает лишь философская наивность, лежащая в их основе.

В примечательной дискуссии с группой маоистов в 1968 г. Фуко делает некоторые политические заключения из своего анализа закона как всего лишь одной из «капиллярных» форм власти, еще одного способа «внедрять в массы определенное количество противоречий» [Foucault, 1980, p. 14; Фуко, 2002 б , с. 35]. Революция, как он уверяет оппонентов, «может произойти только посредством радикального уничтожения аппарата правосудия, и все, что может напоминать об аппарате уголовного подавления, все, что может вернуть его идеологию и позволить этой идеологии украдкой проникать в народные действия, следует вырвать с корнем» [Ibid., p. 16; Там же, с. 38]. Он советует запретить судебные решения и все формы суда и указывает на новую форму «пролетарского» правосудия, которая не потребует участия судей. Французская революция, по словам философа, была «восстанием против судебной власти»; и в этом заключается природа любой честной революции. Если бы он дошел до упоминания исторических фактов: революционных трибуналов с судьей, прокурором и свидетелем в одном лице и отказом обвиняемому в праве на ответ, тысяч казней, геноцида в Вандее и всех тех бедствий, которые проистекали из «восстания против судебной власти», – тогда его замечания можно было бы принять за слова предостережения, а не поддержки.

Но не только Французская революция показывает, что происходит, когда судебная власть освобождается от своих обязанностей. Когда в процессе над обвиняемыми нет третьей стороны, нет того, в чьи обязанности входит тщательный анализ доказательств, кто выступал бы посредником между сторонами или беспристрастно рассматривал факты, тогда «правосудие» становится борьбой не на жизнь, а на смерть, где хорошо вооружена только одна сторона. Примером того, как это происходит, могут служить Московские показательные процессы [59] Московские процессы – общее название трех показательных судебных процессов, состоявшихся в Москве в 1936–1938 гг., непосредственно направленных против видных деятелей ВКП(б). – Примеч. пер. или революционные трибуналы времен Французской революции. Будучи историком, Фуко должен был знать это. И тем не менее он охотно поддерживал одну из форм «пролетарского правосудия», которая не оставляет обвиняемому никаких средств защиты. Полагать, как, по-видимому, считал Фуко, что такая форма правосудия излечит общество от язвы господства, – означает не замечать всего того, что он, по идее, должен был знать. Если социальный порядок соткан из материи, которую философ называл «властью», то тогда верховенство права является лучшей и наиболее умеренной ее формой.

Какой-нибудь читающий Фуко soixante-huitard [60] Сторонник идей, разделяемых участниками майских событий 1968 г. во Франции. – Примеч. пер. неизбежно спросит, всерьез ли он говорил все эти вещи? И ответом, я думаю, будет – да, всерьез. Но все быстро изменилось для него. Посредством исследований сумасшедших домов и клиники и всеохватной «археологии знания» он пытался показать, как нормальность производится в интересах правящих структур власти и изменяется по мере перехода власти от аристократии к буржуазии. Однако оставалась еще одна область, которую он пока не исследовал и которая благодаря «Святому Жене, комедианту и мученику» Сартра стала центральной в изучении буржуазной нормальности, – сфера сексуальности. К ней Фуко имел особый, личный интерес, учитывая его активный гомосексуализм, доходящий до известных крайностей, в том числе до посещения садомазохистских бань в Сан-Франциско, занятия, которое он изо всех сил пытался оправдать в духе жуткого восхваления садомазохизма из «Бытия и ничто» [Eribon, 2004, p. 314–316].