Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

В довершение всего любой, кто действительно интересуется мыслями обычных представителей рабочего класса, совершает непростительную для коммуниста ошибку «оппортунизма». Он « путает фактическое психологическое состояние сознания пролетариев с классовым сознанием пролетариата » [Lukács, 1971, p. 74; Лукач, 2003, с. 170]. Другими словами, говорить от лица рабочего класса может только партия, и она непогрешима. Праксис – новая форма знания – выражается одновременно в ликвидации овеществленного сознания и в вовлеченности в революцию. Это чистый эквивалент веры, а верность партии – это результат пари Паскаля. До тех пор пока вы не совершаете страшнейшей оппортунистической ошибки, советуясь с реальными представителями пролетариата, можно убеждать себя в том, что, выполняя эту умственную акробатику, вы отрекаетесь от оскверненного буржуазного сознания и присоединяетесь к революционной борьбе подлинного рабочего класса.

Вызванный в Москву в 1930 г. Лукач оказался на виду у той партии, чье непогрешимое сознание ранее защищал. В связи с этим он приготовился к унизительному самобичеванию. Ранее «История и классовое сознание» были решительно осуждены Н.И. Бухариным и Г.Е. Зиновьевым на V Конгрессе Коммунистического интернационала в 1924 г. Обвинения предъявлялись обычные: в «ревизионизме», «реформизме» и «идеализме». И Лукач сам же воспроизвел их в Москве. Он говорил, что «История и классовое сознание» были «идеалистической» работой. И добавлял, что идеализм являлся союзником фашизма и его социал-демократических «компаньонов», а следовательно, настоящим врагом пролетариата [68] См.: [Kołakowski, 1978, vol. 3, p. 279]. . Сначала главным противником был «оппортунизм». Затем «нигилизм» [Lukács, 1963, p. 63]. Во времена сталинской паранойи воплощением сил реакции стал «троцкизм» [Lukács, 1980, p. 34]. В «Значении современного реализма» (1957) Лукач излагает подробную историю того, как маскировался враг:

Врагом во времена Гейне был германский шовинизм. Позднее им стал агрессивный империализм, а далее – фашизм. Сегодня это идеология «холодной войны» и подготовки к ядерной войне. Борьба против общего противника, которая привела к тесным политическим альянсам в наше время, позволяет критическому реалисту учитывать социалистический взгляд на историю, не отказываясь от своей идеологической позиции [Ibid., p. 109].

Ни одна перемена в описании врага не отражала трансформации в его образе мысли. Ибо, хотя враг может изменить имя, он не меняет своей природы. Противником всегда остается буржуа, властелин мира сего, втянутый в борьбу не на жизнь, а на смерть с пролетарием, стоящим на страже будущего. Даже после смерти Сталина и последовавшего вторжения в Венгрию в 1956 г. (когда Лукач, разумеется, сохранил жизнь, несмотря на то что был членом правительства Надя) он продолжал разделять мир на «буржуазных» и «пролетарских» антагонистов [Ibid., p. 14]. К тому же он по-прежнему старался обличить существовавшую в то время литературу, в частности «модернистскую», отстаивая неназванный идеал социалистического реализма.

Конечно, поздний Лукач не заходил так далеко, как в «Разрушении разума» – основном тексте своего «сталинского» периода, в котором практически вся немецкая постромантическая философия была объявлена протонацистской. Вообще из-под его пера выходила небезынтересная критика. Так, он признавал историческое значение и психологическую проницательность Оноре де Бальзака и Вальтера Скотта. Однако снисхождение к таким «реакционным» свидетелям исторических событий было возможным с его стороны только благодаря тому обстоятельству, что жили они до появления марксизма. Поэтому осуществляемая ими «реакционная» критика ценностей Французской революции могла быть правильно воспринята новым революционером, способным стереть клеймо ложного сознания.

Подобной снисходительности не мог быть удостоен никто из современных писателей, и отсюда вечная проблема в лице Томаса Манна, бывшего друга, изобразившего Лукача (что определенно льстило его интеллектуальным способностям) Нафтой из Волшебной горы, автора, романы которого по праву относятся к высшим достижениям литературы XX в. Для Лукача он был вечной занозой, как Томас Стернз Элиот для Фрэнка Рэймонда Ливиса. Но об этой проблеме он старался забыть, не отступая от убеждения, что после Маркса литература является либо революционной, либо реакционной; либо пролетарской, либо буржуазной; либо социалистической, либо подлежащей огню. Цензорский пыл, с которым он излагал свои взгляды, и необычайная склонность осуждать, навешивая ярлыки, дали основание для обвинения со стороны Лешека Колаковского. Оно состояло в том, что Лукач был интеллектуальным сталинистом, с точки зрения которого оппоненту отказывается в праве на существование уже в силу самого его несогласия.

Рассмотрим следующие фрагменты так называемой литературной критики:

Мы видели, как идеология ненасилия простирается от ложнореволюционной фазы [экспрессионизма] до открытой контрреволюционной капитуляции перед белым буржуазным террором [Lukács, 1980, p. 101].

При Мальтусе… декаданс романтической критики капитализма проявляется очень рано в самых отталкивающих и грубых формах, как выражение идеологии наиболее реакционной части английской буржуазии. [Последовавший] кризис низвел одного из самых талантливых и блестящих представителей антикапитализма, Томаса Карлейля, до уровня ущербного декадента, лживого апологета капитализма… [Ibid., p. 121].

Целые абзацы критических сочинений Лукача демонстрируют одномерное видение, в котором главная роль отведена основанным на дихотомическом восприятии инвективам, а написаны они в стиле албанской гувернантки, выдуманной Питером Симплом [69] «Дневник Питера Симпла», автором которого был Майкл Уортон, публиковался под псевдонимом в Daily Telegraph и Sunday Telegraph в 1980–1990-х годах и представлял собой сатиру на текущую интеллектуальную и политическую моду. (Колонку The Way of the World Уортон вел с 1955 г., сначала некоторое время под псевдонимом Йорик, а затем Питер Симпл. – Примеч. пер. ) . Литературная критика предполагает не что иное, как активную вовлеченность в интеллектуальную жизнь и чувственную сферу других людей. Для Лукача, как и для всех коммунистических догматиков, такая вовлеченность была невозможной. Поэтому мы имеем критику нулевую, бездумную и в конечном счете отталкивающую своим инквизиторским пылом. Везде, где требуются аргументы, вместо них в лицо врагу выбрасывается удушающее облако ярлыков и провозглашается знакомый коммунистический слоган: «Кто не с нами, тот против нас».

В интервью, которое Лукач дал журналу New Left Review в 1969 г., но которое было опубликовано только посмертно, он отвергает буржуазную демократию со следующими словами: «Ее определяющим принципом является разделение человека на гражданина в общественной жизни и буржуа в частной жизни… ее философское выражение можно найти у де Сада». Затем он противопоставляет «буржуазную» демократию «социалистическому» аналогу: