Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Существует, по словам Лакана, большой Другой (он обозначается А , от слова Autre ), который являет собой вызов «Я» со стороны «не-Я». Этот большой Другой терзает воспринимаемый мир мыслью о доминирующей и контролирующей силе, к которой мы одновременно стремимся и от которой убегаем. Существует также «маленький другой» (для его обозначения используется строчная а , от autre ). Он в реальности не отличается от «Я», но представляет собой то, что можно увидеть в зеркале на той стадии развития, которую Лакан называет «стадией зеркала». На этом этапе младенец предположительно улавливает свое отражение в зеркале и восклицает: «Ага!» Эта точка узнавания, когда младенец впервые сталкивается с «объектом а », каким-то образом, который я разгадать не в состоянии, указывает сразу на желание и на его отсутствие. (Обратите, однако, внимание – чего Лакан, конечно же, не делает – на то, что слепые дети научаются различать себя и других в том же возрасте, что и зрячие.)

На стадии зеркала младенец приобретает иллюзорное (и кратковременное) понятие о «Я» как о всемогущем другом в мире других. Но скоро оно сокрушается большим Другим, персонажем из сценариев «хорошая грудь – плохая грудь», «хороший полицейский – плохой полицейский», открытых Мелани Кляйн. Излагая трагические последствия этой встречи, Лакан приходит к поразительным выводам, часто без объяснения повторяемым его учениками так, как будто они изменили ход интеллектуальной истории. В частности, постоянно повторяется: «Сексуальных отношений не существует» – интересное наблюдение для серийного соблазнителя, не пропускавшего даже собственных пациенток [85] Исследование, проведенное Элизабет Рудинеско, содержит достаточно фактов, чтобы назвать Лакана преступным шарлатаном (см.: [Roudinesco, 1999]). Но еще более убийственный вердикт в отношении этого мыслителя выносит Рэймонд Таллис в своей рецензии на книгу Рудинеско: [Tallis, 1997]. .

Кроме того, Лакану приписывают мнение о том, что субъект не существует до стадии зеркала, пока не будет вызван к жизни в акте «субъективации». Вы становитесь самосознающим субъектом, овладевая своим миром и включая его инаковость в себя. Таким образом вы начинаете «эк-зистировать», т. е. существовать вовне, в сообществе других. Это, конечно, более интересно. Хотя то, что последователи Лакана считают себя обязанными этим тезисом именно ему, а не Гегелю и Кожеву, представившими эту мысль более ясно и со всеми необходимыми оговорками, объясняется только тем особым видом обожания, которое Лакан не только требовал по отношению к себе, но и, как ни стыдно это признавать, получал.

Размышления Лакана о Другом были задуманы в рамках «возврата к Фрейду» и теоретической переформулировки фрейдистской теории объектных отношений, дополненной Кляйн и Бионом. Но на самом деле, очевидно, что главное влияние на Лакана оказало учение Гегеля в интерпретации Кожева. В ответ на огромный успех Кожева, вызвавшего восхищение парижской интеллигенции, Лакан основал свои собственные семинары в 1953 г. Влияние этих семинаров, 34 тома которых были записаны, расшифрованы и переведены на разные языки, является одной из необъяснимых загадок современной интеллектуальной жизни. Сбивчивое, искаженное изложение теорий, которые Лакан явно не изучал и не понимал, по своей интеллектуальной наглости не имеет аналогов в недавней литературе. Я приведу несколько примеров, потому что они намекнут на истинную природу успеха Лакана. Он обнаружил бесконечную силу бессмыслицы, когда та используется для проявления личной харизмы.

В «Четырех основных понятиях психоанализа» (семинаре, расшифрованном и опубликованном в 1977 г.) [86] На французском языке этот семинар был опубликован в 1973 г., на английском – в 1978 г. – Примеч. пер . Лакан объясняет, что такое «объект а », следующим образом:

Итак, сегодня мне придется ответить за свои слова и выбрать ту область, где объект а , символизирующий ту центральную нехватку желания, которая всегда однозначно описывается у меня алгоритмом (—φ), – оказывается неуловимей всего. Я не знаю, хорошо ли видна вам доска, где я, как обычно, заранее записываю какие-то опорные фразы и формулы. Объект а в поле видимого – это взгляд. После этой фразы у меня, под знаком фигурной скобки, значится следующее:

Лакан Ж. 2004. Четыре основные понятия психоанализа. Семинары: кн. 11 (1964). М.: Гнозис/Логос. С. 116. – Примеч. пер.

Наука обещает истину о реальности, но это знание может быть бесполезным. В то же время алхимия обещает более глубокую истину, сопряженную с властью. С трудной наукой лингвистикой то же самое. В ней также присутствует магия, которая позволяет разгадывать тайны и поэтому дает контроль над ними. В основополагающем тексте Лакана «Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда» мы находим нечто, называемое «алгоритмом» и приписываемое Соссюру:

Определяя истоки лингвистической дисциплины, мы скажем, что истоки эти – как и у всякой другой науки в современном смысле слова – следует искать в конституирующем моменте лежащего в ее основе алгоритма. Алгоритм это следующий: , что означает: означающее над означаемым, где предлогу «над» соответствует черта, эти две позиции разделяющая [87] Лакан Ж. 1997. Инстанция буквы в бессознательном, или Судьба разума после Фрейда. М.: Русское феноменологическое общество: Логос. С. 57. – Примеч. пер. .

Лакан ломает голову над формулой Соссюра, спрашивая себя: что она могла бы значить? И заключает, что, возможно, она ничего не значит либо ей на самом деле и обозначать-то нечего:

…если алгоритм со своей чертой данной ситуации соответствует, их доступ вовнутрь не повлечет за собой, в любом случае, никакого значения. Ибо поскольку сам алгоритм является только функцией означающего, он может обнаружить лишь структуру означающего в этом переносе [88] Там же. С. 60. – Примеч. пер. .

Свою уверенность в этом Лакан основывает на замечании, что barre (черта) является анаграммой arbre . Он пишет: «…взяв наше слово “дерево” ( arbre ) <���…> мы увидим, как оно переступает черту соссюровского алгоритма» [89] Там же. С. 62. – Примеч. пер. (так сказать, arbre-cadavre ). Затем он решает задачу, интерпретируя черту как знак деления, так что S и s становятся алгебраическими символами:

Вытекающие из него соображения о влиянии означающего на означаемое позволяют преобразовать эту формулу следующим образом: