Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Иногда, читая Делёза, я думаю, что его занимает нечто вроде этого. А именно первичный религиозный опыт, в котором повторение используется как образ вечности. Однако он никогда не говорит именно это. Мысль слишком проста, чересчур близка к человеческим реалиям, излишне очевидна, чтобы заслуживать его внимания. И хотя эта идея подразумевается здесь и там, она подобна водам, которые залегают в геологическом пласте и которым никогда не попасть в чистый, прозрачный водоем на поверхности.

Позднее, работая с Феликсом Гваттари, Делёз отбрасывает абстракции метафизики, и это сопровождается сближением с психоанализом и политизацией. (Гваттари был аналитиком-лаканианцем, троцкистом и активным участником всех революционных движений 1968 г.) Их нашумевшая книга «Анти-Эдип» в определенном смысле является атакой на фрейдистскую теорию эдипова комплекса. А точнее, нападкам подвергается буржуазная семья, комплекс «папа, мама, я», чью внутреннюю динамику и скрытую катастрофу Фрейд пытался описать. Психоанализ, по мнению Делёза и Гваттари, остается зацикленным на этой модели и поэтому дает нам ложную идею развития как возвращения к буржуазной семье, а не освобождения от нее. Они описывают человека как machine désirante (машину желания), а также как тело, лишенное органов. Это тело находится в ожидании тождественности, которую оно может либо выдумать для себя (а может ли?), либо вывести из окружающего мира различий. (А что, если это мир тождеств? А если различие является тождеством, а тождество – формой различия?)

Суть вопроса объясняют два практикующих делёзианца:

Тело без органов является предпосылкой формы и значения. В этом понятии Делёз ближе всего подошел к предметному описанию имманентности. Гладкое пространство чистого движения и перехода невозможно представить без процесса организации, который будет создавать из него формы. Гладкое пространство ТбО само является неотразимым. В таком случае значение имеет его связь с организацией, как с личными, так и с социальными телами. А время определяется машиноподобным созданием тела или социальной системы… [Sutton, Martin-Jones, 2008, p. 112].

Из чего вы можете понять, почему Делёз и Гваттари считают, что натолкнулись на истинное объяснение шизофрении.

Фраза «тело без органов» (ТбО) позаимствована у сюрреалистического драматурга и режиссера Антонена Арто. А Делёз и Гваттари используют ее для обозначения тела в виртуальном состоянии – до того, как оно «актуализируется» в отношениях. Именно шизофрении, как они полагают, следует ожидать, когда ТбО поражено капитализмом. Так мы переживаем свою человечность, когда «эдипизация», навязанная режимом потребления, опустошает биологический сосуд, в котором содержится человек [Deleuze, Guattari, 1975, ch. 2; Делёз, Гваттари, 2007, гл. 2]. Конечно, некоторые детали еще предстоит выяснить. Ссылаясь на «Логику смысла» Делёза, Славой Жижек пишет:

Не является ли, с одной стороны, продуктивный поток чистого Становления ТбО телом, еще не структурированным или не определенным как функциональные органы? И с другой – не являются ли ОбТ [органы без тела] виртуальностью чистого аффекта, извлеченного из его вложенности в тело <���…>? [Žižek, 2008, p. 368].

Ясно, что, как только принят этот язык, можно задавать тысячу вопросов. Даже если на них нет ответов, это только усиливает ощущение их значимости и глубины.

Еще больше масла в огонь подливается в «Тысяче плато», продолжении «Анти-Эдипа». Там тлетворный дух ТбО преобладает, что проявляется в патетических излияниях вроде следующего:

Мы говорим: так что же это такое, ТбО – но мы уже на нем, ползая как паразит, двигаясь на ощупь как слепец или бегая как безумец, путник пустыни или кочевник степи. Именно на нем мы спим, бодрствуем, на нем мы сражаемся, бьемся или терпим поражение, на нем мы ищем свое место, узнаем собственное неслыханное счастье и невероятные крушения, на нем мы проницаем и проницаемы; на нем мы любим. 28 ноября 1947 года Арто объявил войну органам: Дабы покончить с Божьей карой , «если хотите, то можете связать меня, но нет ничего более бесполезного, чем орган». Это не только радиофоническое экспериментирование, но и биологическое, и политическое, навлекающее на себя всю цензуру и репрессию. Тело и Социус, политика и экспериментирование. Вам не позволят экспериментировать в своем углу [Deleuze, Guattari, 2004, p. 174; Делёз, Гваттари, 2010, с. 249].

Каждый элемент этого сравнительно ясного высказывания имеет смысл. Но какова связь между ними? Неясно. И в этом суть. Читатель замечает краткие отблески хранилища скрытых знаний, ключ к которому есть только у авторов. Ликующий тон, который можно прочитать как признак психического расстройства, демонстрирует полную уверенность в откровении, демонстрируемом как соблазнительные щиколотки из-под паранджи.

Тем не менее в «Тысяче плато» есть некоторые важные идеи. Как и в «Различии и повторении» Делёза, авторы вводят «ключевые слова». Причем два из них с тех пор приобрели такую же значимость, как и «различие» соссюровской лингвистики, и «Другой» Кожева. Эти понятия – «ризома» и «территориализация». Ризома – это ползучий стебель, растущий горизонтально, под землей, позволяющий растению распространяться через корни, как трава. В более ранней работе Делёз высказал мысль, что до сих пор западное мышление определялось «тождеством», но теперь его должно заменить «различие». То же самое касается и «ризоматического» мышления. До сих пор в западной цивилизации доминировала модель мышления в виде вертикально растущего дерева с верхом/низом, причиной/следствием, корнем/ветвями. Взамен Делёз и Гваттари предлагают ризоматическую модель, в которой мысль развивается боком, связывая, включая, вырастая, как лес, всегда наталкиваясь по краям на другую ризому.

Западная культура, говорят они, характеризуется нарративом, основанным на бинарных оппозициях: причина и следствие, мы и они, один и многие и т. д. Ее «сборки власти» навязывают «означивание и субъективацию как собственную детерминированную форму выражения», но «нет означивания без деспотической сборки, нет субъективации без авторитарной сборки» [Deleuze, Guattari, 2004, p. 211; Делёз, Гваттари, 2010, с. 298]. Хуже того, «наша семиотика современных белых мужчин – даже семиотика капитализма – достигла такого состояния смеси, в котором означивание и субъективация действительно простираются друг через друга» [Deleuze, Guattari, 2004, p. 213; Делёз, Гваттари, 2010, с. 301]. Означивание подразумевает не «значение», а, скорее, привычку использования знаков. «Субъективация» употребляется в смысле, который вкладывает в этот термин Лакан и с которым мы снова столкнемся у Бадью и Жижека. То есть она понимается как процесс, посредством которого человек создает себя как «для-себя». Так или иначе, в условиях, наложенных на нас капитализмом, попытки самосознания безнадежно затруднены использованием знаков и, следовательно, «деспотической» и «авторитарной сборкой», которую две упомянутые формы деятельности в любом случае подразумевают (действительно ли это формы деятельности и точно ли их две?).