Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Эдриан Мур говорит, что Делёз обращает внимание на позитивные различия, характеристики объекта, в отношении которых различие невозможно определить как качественное, поскольку оно само по себе является базовым фактом. Так, в случае «интенсивных» величин, таких как тепло и холод, два объекта могут различаться, даже если все качества у них общие. Например, оба предмета горячие, но один горячее другого. Однако это никак не способствует выводу о том, что «различия» могут обеспечить новое основание для онтологии, или новое понимание базового способа существования вещей. Чтобы приписать эти интенсивные качества объекту, по-прежнему нужен акт индивидуации, который сообщает, о каком именно объекте идет речь.

Тезис Делёза выдвигается как в высшей степени подрывной: нас посадили в клетку тождественности, но мы были выпущены в мир различия! Но действительно ли это нарушает весь предшествующий ход западной метафизики, и если да, то каков эффект? Язык Делёза окутывает эту тему такой таинственностью, что невозможно сказать:

…прежде чем различать повторяемое и повторяющее, объект и субъект, мы должны различить две формы повторения. В любом случае повторение – неконцептуальное различие. Но в одном случае различие дано лишь как внешнее понятию, как различие между объектами, представленными одним понятием, при безразличии к пространству и времени. В другом случае различие – внутреннее Идеи; оно разворачивается как чистое движение, как создатель динамических пространства и времени, соответствующих Идее. Первое повторение – повторение Одинакового, объясняемое тождественностью понятия и представления. Второе повторение включает различие и само включается в изменчивость Идеи, разнородность «апрезентации» [Deleuze, 2004, p. 26–27; Делёз, 1998, с. 39–40].

Делёз иногда возвращается на шаг или два, чтобы объясниться перед рядовым читателем. Но делает он это в бесконечном потоке абстракций, из которого исключается всякая ссылка на конкретную реальность и ход человеческой жизни. Он не спорит, а прячет ключевые слова в крепких ящиках, которые надежно запирает, оберегая от любых вопросов, а затем выбрасывает ключ:

Различию присуще собственное критическое испытание: каждый раз как мы оказываемся перед лицом какого-то ограничения или в нем самом, перед или внутри оппозиции, мы должны спросить, что же такая ситуация предполагает. Она предполагает копошение различий, плюрализм свободных различий, диких или неприрученных, собственно дифференциальные пространство и время, первоначальные, проступающие сквозь упрощения границы или оппозиции. Для того чтобы наметились оппозиции сил и ограничения форм, необходим, прежде всего, более глубокий реальный элемент, который определяется, детерминируется как неформальное и потенциальное множество. Оппозиции предстают грубо скроенными в изысканной среде смещающихся перспектив, расстояний, сообщающихся расхождений и несоответствий, разнородных потенциалов и интенсивностей; дело не в том, чтобы прежде всего разрядить напряжения в тождественном, а в том, чтобы… [Deleuze, 2004, p. 61; Делёз, 1998, с. 72].

Чтобы что? Вы не узнаете из текста, в котором абстракции нагромождаются на абстракции без каких-либо намеков на реальный вопрос и – еще меньше – на ответ. Действительно ли книга о тождестве и различии? Продвигается ли она хотя бы до уровня размышлений Фреге о тождестве в «Смысле и значении» [94] В смысле тождества Фреге употребляет слово «равенство». См.: Фреге Г. 2000. О смысле и значении // Фреге Г. Логика и логическая семантика: сб. трудов. М.: Аспект Пресс. – Примеч. пер. и ставит ли вопрос о том, могут ли суждения количественного тождества быть контингентными? [95] См., например, важнейшие рассуждения в книге: [Kripke, 1981]. Кто знает? Ловко сплетенная сеть абстракций продолжается до самого конца книги, где Ницше, наиболее конкретный и непосредственный из современных философов, окутан дополнительными абстракциями и переделан в философа «различия», поднявшего восстание против тождества:

Заратустра – темный предшественник вечного возвращения. Вечное возвращение как раз и исключает все инстанции, пресекающие различие, прекращающие его передачу, подчиняя его учетверенному гнету репрезентации. Различие вновь завоевывается, освобождается лишь силой, т. е. посредством повторения в вечном возвращении. Вечное возвращение исключает все делающее его невозможным, делая невозможным передачу различия [Ibid., p. 373; Там же, с. 359].

Стоит повторить последнее предложение несколько раз, чтобы почувствовать, как странно, совершенно вне досягаемости мерцает в нем смысл, а затем уносится мистическим порывом холодного воздуха, как только мы обнаруживаем, что вечное возвращение на самом деле делает невозможным то, что делает невозможным его.

Кстати говоря, ни, вероятно, Делёз, ни, конечно же, его последователи не посчитали бы за критику характеристику его работ как бессмыслицу. Сразу же последовал бы ответ, что в «Логике смысла» и других трудах он очевидным образом бросает вызов различию между смыслом и бессмыслицей, показывая, что подлинная функция речи выразительная, а не репрезентативная. Поэтому бессмыслица – это такая же нормальная сторона общения, как и то, что обычно зовется смыслом [96] По этому поводу см.: [Palmer, 2014]. . Делёз призывает читать «Логику смысла» как психоаналитический роман. В этой книге он настолько тщательно заворачивает каждое предложение само в себя, что эту оболочку редко можно вскрыть при помощи инструментов логики. Сомневаюсь, что Делёз возразил бы против моего описания его стиля как машины абсурда. И все, о чем я пишу в этой главе, может быть воспринято истинным делёзианцем как форма похвалы.

Тем не менее стоит немного поразмыслить над последним процитированным кусочком текста. (Делёз пишет без параграфов. Его страницы похожи на утесы, от которых можно отламывать куски, дабы, минуя зубчатые края, пробиться к основной горной породе.) Красочный призыв к «вечному возвращению» Ницше представляет собой не метафизический тезис. Это увещевание жить так, как если бы все вечно повторялось. Может быть, живя таким образом, я «освобождаю» различие. Но, конечно же, не на это были направлены речи Ницше. Он призывал нас жить по-другому, чтобы не терять своей индивидуальности, идентичности, чтойности, знания глубинной и ничем не заменимой тождественности «Я». На протяжении жизни Ницше занимало именно тождество, а различие интересовало только как наиболее яркий признак его наличия.

Но кое-что важное в утверждениях Делёза все же есть. Во всех человеческих обществах люди были обеспокоены временем. Вещи возникают и исчезают, но ни одно человеческое общество никогда не принимало этого факта. Везде и во все времена люди верили, что есть путь в вечность, выход из времени туда, где ничего не изменяется и все пребывает в состоянии внутреннего покоя. И ключом к этой двери является повторение. Это то, что дают ритуалы, священные слова и места. Молитвы, песнопения, костюмы, шаги и жесты должны быть в точности повторены. Им не дается никакого объяснения, за исключением того, что так принято.