Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]
- Название:Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент Высшая школа экономики
- Год:2021
- Город:Москва
- ISBN:978-5-7598-2286-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres] краткое содержание
Книга предназначена для политологов, философов, социологов, историков и всех интересующихся социальной философией и политической теорией.
Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres] - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Мы должны, утверждает Бадью, отличать «обыденную» сферу укорененных интересов и проверенного знания от сферы «исключенного» – единственных в своем роде инноваций, или истин [133] Здесь и далее я кратко излагаю «Этику».
. Сфера обыденности, как утверждал Альтюссер, «структурирована подавлением». Иными словами, она состоит из привычной системы неравенств, отвечающей интересам «капитализма» и буржуазии. И только путем радикального разрыва можем мы отбросить структуры доминирования. Однако разрыв «неименуем» в рамках существующей системы. Поэтому мы не можем доказать этот разрыв (Событие), но только принять его благодаря «неунывающей верности» его последствиям. Бадью добавляет, что, принимая истину, субъекты «становятся бессмертными», как якобинцы и большевики, как влюбленные Элоиза и Абеляр, как апостол Павел (о нем позже). Они не жили вечно, но действовали, как если бы это было так, поэтому их значение вечно. Более того, только таким способом, благодаря верности «процессу истины», и возникает субъект, становясь незаменимым индивидом [Badiou, 2001, p. 43; Бадью, 2006, с. 67]. Верность процессу истины – это основная форма «субъективации».
Такое возвышение революции до статуса личного освобождения – именно то, чем кажется: одинокое путешествие эго вглубь себя, интересное только ему одному. Во всех обсуждениях французской, русской и маоистской революций Бадью либо мало, либо совсем не уделяет внимания причиненным ими бесконечным страданиям и считает верность событию достаточным основанием для того, чтобы не принимать их во внимание. Верность служит оправданием себе самой, да и не может быть обоснована никак иначе, поскольку Событие отвергает сам язык, на котором может вестись его критика извне. Экзальтированному интеллектуалу, погруженному в свою «процедуру истины», нет нужды раскрывать глаза на трупы, лежащие в «обыденной» сфере укорененных интересов и savoirs (знания). Уберите их с дороги и смело продолжайте свое дело. Подлинное освобождение требует принять «возможность невозможного, каковую преподносит нам… всякий эпизод политики освобождения» [Ibid., p. 39; Там же, с. 62].
Безусловно, многие уже давно отметили последствия утопического мышления такого рода, в частности Андре Глюксманн и другие nouveaux philosophes , которые тем самым показали, как мало они заслуживают своего названия. «Но эта софистика опустошительна» [Ibid., p. 13; Там же, с. 30]. Отвергнуть призыв к революции как утопический – все равно что противостоять новой научной парадигме [Badiou, 1988, p. 436–437] или, как Стравинский, отказываться признать, что неоклассицизм «негенерический» в отличие от додекафонической системы Шёнберга [Ibid., p. 443–444]. Необходимо ответить на зов будущего во всех тех сферах, где доступны «генерические процедуры». Фактически взгляд Бадью на революцию от начала и до конца эстетизирован. На кону ты, чистота и аутентичность твоих убеждений, как это было для заблуждавшегося Стравинского, и просто необходимо сохранить верность «процедуре истины»: в любом случае подсчет тел может быть произведен только на языке, не имеющем никакого отношения к Событию [134] Так, по-видимому, нужно читать незаурядную апологию «культурной революции» Мао в следующей работе: [Badiou, 2009 a , p. 90–93].
. С точки зрения Бадью, удивительно, чтобы кто-либо, называющий себя философом, этого не понимал.
Наиболее красноречивы следующие два шага аргументации. Во всех своих работах Бадью выделяет только четыре сферы, допускающие «генерические процедуры» и позволяющие услышать призыв к верности: наука, включая математику, эротическая любовь, искусство и политика. И только благодаря верности таким «генерическим процедурам» мы достигаем блага. Поэтому лишь те, кто может посвятить себя науке, любви, искусству или политике, могут быть по-настоящему благими. Остальные с точки зрения морали – определенно второго сорта. Посвяти себя праву, бизнесу, фермерству, пошиву одежды, починке обуви или уходу за больными, и ты отрежешь себе путь к освобождению. Таким образом, Бадью самодовольно характеризует собственный жизненный путь. Например, в предисловии к своей бестолковой (на мой взгляд) книге о Витгенштейне:
…философ – это политический активист, по большей части ненавидимый властью предержащей и ее лакеями; эстет, воплощающий в жизнь самые невозможные идеи; возлюбленный, способный полностью изменить жизнь ради мужчины или женщины, и ученый, находящий самое неожиданное, парадоксальное применение научным выводам. И именно эти азарт, неустроенность и бунт приводят к тому, что этот интеллектуал возводит свой собор идей [Badiou, 2009 b , p. 7].
Уготовав героическую роль самому себе, Бадью, естественно, отвергает этику мира сего – реальности капитало-парламентаризма [Badiou, 2009 a , p. 32] – как нигилизм, как отказ признать благо вследствие того, что центральной проблемой морали полагается защита от зла. В этом, по его мнению, состоит истинный смысл философии «прав человека». Эта философия, выраженная в категорическом императиве Канта, предполагает такое существование субъектов, где нет места героическим актам субъективации, благодаря которым мы, избранные, бросаемся в поток вещей и тем самым спасаем их или, если не их, то по крайней мере самих себя. Таким образом, философия прав человека ставит на место творческого субъекта фиктивную универсальность. И, что более важно, она помещает добро над злом в системе ценностей, отдаваясь во власть всех тех господствующих взглядов, которые увековечивают порождающие неравенство структуры: рыночную экономику, право собственности, свободу договора и торговли, защиту буржуазных привилегий от угрожающих им нелегальных мигрантов ( sans-papiers ). Короче говоря, эти установки «намечают решительный отход от всего того, что было продумано и предложено в шестидесятые годы» [Badiou, 2001, p. 5; Бадью, 2006, с. 18].
Не удовлетворяясь нападками на этику прав человека, Бадью бросает вызов тому, что считает главным препятствием для своей версии революционного абсолютизма, а именно этической философии Другого, как она раскрыта в сочинениях Левинаса. Согласно этой философии источником моральной жизни является признание Другого. Он предстает передо мной с абсолютной потребностью в моем безусловном уважении и защите, а его признания я достигаю благодаря взаимности в наших делах. Эта мысль, усиленная Кожевом, лекции которого Левинас посещал, уходит корнями в Тору и христианскую притчу о добром самаритянине. Она вошла в философию благодаря категорическому императиву Канта и диалектике Гегеля. Бадью, однако, предает эту идею анафеме, поскольку это просто другой путь к вере в права человека и чисто негативной этике, которая требует с пониманием относиться к смертности человеческого существа и воздерживаться от того, что может ранить его. Другой Левинаса, как утверждает Бадью, становится «категорией набожного дискурса» или разложившейся религии [Badiou, 2001, p. 23; Бадью, 2006, с. 42]. Более того, Другой принимается только в качестве «хорошего Другого». Поэтому смысл всего этого «другизма» можно сформулировать так: «будь таким же, как я, и я буду с уважением относиться к различиям между нами». Это один из способов, благодаря которым «хороший человек», или «белый человек», сохраняет в силе свои привилегии, несмотря на радикальные вызовы со стороны тех, кто исключен [Badiou, 2001, p. 13; Бадью, 2006, с. 29] (кто сказал, что левые против расовых стереотипов?).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: