Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Стиль Бадью не является чем-то исключительным. С момента возникновения философии досократиков тема бытия порождала нескончаемое многообразие непостижимых текстов, которые восхищают, не имея при этом очевидного смысла. Единое Парменида, сущее (бытие) как таковое Аристотеля и Фомы Аквинского, этость ( haecceitas ) Дунса Скота, естьность ( Istigkeit ) Якоба Бёме, бытие и становление Гегеля вплоть до бытия-к-смерти и вперед-себя-бытия Хайдеггера – все это окружено загадкой, и это та же самая тайна, которой окутана идея Бога. Развеял ли Кант эти чары, когда показал, что существование не является предикатом, и завершил ли Фреге его работу теорией квантора существования? Мы никогда этого не узнаем. После каждой победы тучи сгущаются вновь, а моменты просветления коротки, ослепляя глаза, привыкшие к темноте. И поэтому мы не должны обвинять Бадью в нагнетании туч из матем и нонсем, когда мемов и грез и так в избытке. Однако замысел Бадью относится не к Бытию, а к Событию – другому слову, вынесенному в название его труда. Философская истина, как он представляет себе ее, относится не к Бытию. Она сконцентрирована в Событии, и именно с помощью теории События Бадью пытается спасти революционное сознание, которым и занята его мысль в первую очередь.

Идея такова. Среди всей множественности, которая нас окружает и в которую мы включены, мы сталкиваемся с особыми случаями. Они являются источником «истины» для нас, и впоследствии мы «вычитаем» их из потока обыденных знаний. Когда мы воспринимаем эти вещи и остаемся верными им, несмотря на все противодействие и разочарования, то становимся частью «процесса истины». Последний – это одно из тех явлений, которым Бадью присваивает почетное звание «События». Это прерывание потока вещей, сингулярность, которая отбрасывает старую концепцию того, что возможно, поскольку в буквальном смысле неосуществимо на языке наличной ситуации.

Образцом такого случая, по Бадью, становится революция, например Французская революция 1789 г. Революции, как полагает Бадью, создают собственные «истины», частью которых являются. Они существуют, только если осознают себя как таковые. С помощью одной или двух матем это оборачивается утверждением, что революция – это множество, одним из элементов которого она сама и является [Badiou, 1988, p. 208, 212]. А это запрещается аксиомой фундирования – аксиомой, введенной в теорию множеств Цермело – Френкеля именно для того, чтобы избежать расселовского парадокса самовключенности. Другими словами, революции изгоняются «языком ситуации», господствующими формами «знания» ( savoirs ) [130] Как я уже отмечал, говоря о Фуко в гл. 4, savoir может употребляться во множественном числе, а «знание» – нет. То, что переводчики Бадью употребляют слово «знание» во множественном числе ( knowledges ), лишний раз свидетельствует о том, что на самом деле они озабочены не истинностью того, что он говорит, а созданием обескураживающего эффекта. . С осуществлением события ситуация «ввергается в свою пустоту», утверждает Бадью [Badiou, 1988, p. 212]. «Процесс истины» вмешивается, чтобы создать новое состояние, которое неименуемо, поскольку идет вразрез со всем существующим знанием. Это «генерический» процесс, направленный на сборку сингулярностей без сведения к общей классификации. Революцией намечается бесклассовое множество. Из такого генерического процесса вынуждения возникает «множественное бытие истины».

Все это – смесь бьющего через край фантазирования, политического воодушевления и псевдоматематики. Но с ее помощью Бадью излагает свою общую теорию События. Про последнее думают, что оно невозможно до тех пор, пока оно не произойдет. Но затем Событие требует абсолютной верности инициируемому им «процессу истины», прокладывающему путь в будущее. Бадью использует слово «истина», как его употреблял Иисус, когда сказал: «Я есмь путь и истина ( hē alētheia ) и жизнь» (Ин. 14:6). Речь идет не о семантическом принципе соответствия слов фактам, а о возвышенной идее веры в общее дело или способ бытия и верности им. Таковы хайдеггеровская «подлинность» или сартровская bonne foi . Каким-то образом «процесс истины» становится способом спасения для той личности, которая связывает себя с ним, равно как и брешью, через которую будущее просачивается в настоящее.

В этом месте появляется другой лаканизм. Лакан избавляется от существительного «субъект». Вместо него он предлагает глагол. Через процесс «субъективации» я могу начать эк-зистировать ( ex-sist ), иными словами, существовать объективно, как самосознающая личность. Этот способ выражения старого гегельянского концепта «отчуждение» ( Entäusserung ) оказал на Бадью существенное влияние. Субъективация становится «интервенцией», посредством которой возникает Событие. Бадью представляет эту идею, давая ей псевдоопределение: «Я называю “субъективацией” появление оператора, вызванное интервенцией наделения именем ( une nomination intervenante )» [Badiou, 1988, p. 430]. Иначе говоря, субъективация означает вмешательство в события посредством называния их тем, чем они являются. Например, Сен-Жюст и Робеспьер дали имя Французской революции и таким образом сделали ее своей. Субъективация всегда принимает форму Двойки, т. е. присоединения осознающего себя субъекта к превосходящему его миру. Бадью приводит следующие примеры: Ленин и партия, Кантор и «онтология», Святой Павел и церковь, любящий и любимый. Посредством субъективации «истина возможна». «Она разворачивает событие в направлении ситуации, при которой оно есть Событие» [Badiou, 1988, p. 435]. Кроме того, посредством этого процесса субъект возникает, ведь в ходе него индивид «становится незаменимым» [131] Цитируется предисловие переводчика к английскому изданию. См.: [Badiou, 2001, p. xxxvi]. – Примеч. пер. [Badiou, 2001, p. 43; Бадью, 2006, с. 67].

В процессе преодоления завесы из матем и нонсем становится все более ясно, что Бадью переписывает – или, скорее, дописывает – сартровскую философию вовлеченности. Он говорит нам, что мы становимся свободными субъектами, когда вмешиваемся в ход вещей, чтобы связать себя с великим Событием. В чем же тогда состоит посыл Бадью? Можно, используя метафору Витгенштейна, «сократить» [132] См.: Витгенштейн Л. 1994. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. I. С. 183. – Примеч. пер. матемы, чтобы вскрыть за ними основной ход рассуждений. Эта аргументация присутствует в «Этике», «Коммунистической гипотезе» и «Апостоле Павле». Она требует, пожертвовав логикой, больше не рассматривать истину как семантическую категорию, оценивающую согласованность формулы, забыть об онтологии и использовать жаргонизмы «вынуждение», «конструирование» и «генерические множества» просто в качестве метафор. Задача – обосновать религиозный прыжок веры – прыжок в неизвестное, или «неименуемое». А цель – это давняя коммунистическая мечта о полном, неопосредованном и потому «родовом» (генерическом) равенстве.