Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

В частности, его разделяют те, включая Бадью, кто посещал семинары Лакана и наблюдал его поразительную способность стирать с помощью заклинаний целые сегменты реальности: «субъекта не существует», «большого Другого не существует», «сексуальных отношений не существует», «ты не эк-зистируешь», «стремление к истине скрывает кастрацию». Эти мантры продолжают звучать спустя годы после тех роковых семинаров, подобно родовому проклятию, зловредную ауру которого никогда не развеять. Одно из заклинаний особенно поражает воображение Бадью, поскольку связано с его подходом к вопросу о бытии через древнюю загадку Единого: il y a de l’Un , или иногда, хотя и менее корректно грамматически, il y a d’Un , что мы могли бы перевести как «есть нечто из Единого», или «есть многое из Единого», или даже «есть Единое в какой-то степени».

Другое убеждение, задававшее направление философии Бадью на протяжении всей его жизни, заключалось в том, что бывают такие определяющие события, которые ломают картину мира, знаменуя собой наступление будущего. Подлинный интеллектуал должен связать себя с таким событием и оставаться ему верным до конца, несмотря ни на что. Бадью был учеником Альтюссера и приверженцем идеи великой пролетарской революции, которая вызволит человечество из оков. Но он также был маоистом, пропустившим события 1968 г. и пытавшимся с тех пор наверстать упущенное, возглавляя небольшие группы активистов-революционеров, нацеленных на ниспровержение системы [124] Занимательную, хотя и несколько шокирующую характеристику революционному активизму Бадью дал Эрик Конан в статье под названием «А не мерзавец ли Бадью, звезда философии?» [Conan, 2010, p. 18]. Конан отвечает на этот риторический вопрос утвердительно, с чем сложно не согласиться. . В эссе, впервые опубликованном в 1977 г., Бадью писал, что «есть только один великий философ нашего времени – Мао Цзэдун» [Badiou, 2012, p. 1]. И он сохранил уверенность в том, что современный интеллектуал должен следовать парадигме «культурной революции», заданной Мао. Без особого удовольствия для себя он с течением времени все более понимал, что идея выходит из-под контроля, но все же оставался «верен» ее внутреннему принципу. Оправдание «верности» Событию – вот то, что Бадью поставил своей целью. Только не в качестве этического выбора, а в качестве метафизической необходимости, некой истины, укорененной в природе самого бытия.

Но как вообще такое возможно? Как вообще само бытие может быть призвано к революционной работе? Ответом служит еще одно орудие Лакана, а именно «матема», которая, как он утверждает, есть «индекс абсолютного значения» [Lacan, 1966, p. 816]. Пряча неудобные вопросы за математизированным языком, Бадью надеется устранить все элементы случайности и самообмана из революционной программы и представить ее как фундированную «онтологией» – чистой наукой о бытии. Поскольку Бадью, в отличие от Лакана, достаточно владеет математикой, чтобы отличать один символ от другого, благоговение читателя вызывает авторитет уже совершенно нового типа. В этом случае мы, наконец, имеем текст, воплощающий мечты Маркса о революционной политике как точной науке. И здесь же содержится доказательство идеи, столь важной для марксизма в ее ленинской интерпретации и постоянно повторяемой Мао и Альтюссером, а именно что история разворачивается на фоне противоречий. А последние, в свою очередь, укоренены в реальности или коренились бы, если бы не тот факт, что она, как объявил Лакан, никогда по-настоящему не реальна.

Эта позиция разъясняется в «Бытии и событии» и продолжающей ее «Логике миров». Отправным пунктом этих двух работ является теория множеств, и в этом нет ничего необычного: в конце концов с этого же начиналась и аналитическая философия. Парадоксы, занимавшие Бадью, в особенности те, которые следуют из учения Кантора о трансфинитных кардиналах и теоремы Геделя о неполноте, долгое время были предметом внимания аналитической философии. Новинкой же от Бадью выступает представление теории множеств в качестве онтологии, науки о чистом бытии, и попытка переписать философию на языке «матем», т. е. вырванных из контекста математических фрагментов, наделяющих дикие спекуляции магической аурой доказательства. Результат – поразительная смесь смысла и бессмыслицы, некорректно употребляемых понятий и вдохновенных аналогий.

Одна из таких аналогий вращается вокруг доказательства Полом Коэном независимости континуум-гипотезы, оказывающей на мышление Бадью странное, почти галлюциногенное воздействие. Континуум-гипотеза возникла из доказательства Кантором того, что есть числа, выходящие за пределы множества с кардинальным числом алеф-нуль, т. е. бесконечного множества натуральных чисел. Кантор предполагал, что должно быть множество, следующее за алеф-нуль, которое является первым в бесконечном ряду подобных множеств. Он выдвинул гипотезу, что мощность такого множества, алеф-один, равна степенному множеству алеф-нуль, т. е. 2 в степени алеф-нуль, и является множеством действительных чисел [125] Доказательство того, что мощность множества натуральных чисел равна 2 в степени алеф-нуль, в доступной для широкого читателя форме изложено в издании: [Lieber, 2007, ch. 9]. . И он предполагал, что существует упорядоченный ряд трансфинитных кардиналов наподобие упорядоченного ряда натуральных чисел. Кантор надеялся показать, что любая аксиома, необходимая для выведения основных законов арифметики, свидетельствует в пользу верности континуум-гипотезы. Но доказательства этому так никто и не нашел, включая его самого. Затем в 1963 г. Пол Коэн показал, что континуум-гипотеза независима от системы аксиом Цермело – Френкеля для теории множеств. Следовательно, учитывая необходимость этих аксиом для обоснования арифметики, континуум-гипотеза не является арифметической теоремой. Сам Коэн полагал, что гипотеза ложна [126] К счастью, замечательные по свой лаконичности лекции Коэна по этому вопросу существовали в виде машинописного текста и впоследствии были опубликованы в книге: [Cohen, 2008; Коэн, 2010]. .

Причиной правдоподобия континуум-гипотезы, как полагал Коэн, является обыкновение математиков создавать модели с конструктивными множествами – классом множеств F для некоторого заданного на языке модели предиката F . Однако аксиома экстенсиональности, которая является краеугольным камнем теории множеств Цермело – Френкеля, говорит нам о том, что множества определяются по входящим в них элементам, а не по общим свойствам этих элементов. Так что, если множество A включает те же элементы, что и множество B , то A тождественно B вне зависимости от того, относится ли к их элементам некий общий предикат. Отсюда могут быть множества, объединяющие элементы не в рамках модели, а неким иным образом – в терминах свойств, задаваемых более широкой перспективой теории множеств. Эти «генерические» [127] От англ. generic (общее, обычное). Как объясняет переводчик книги Коэна, слово «генерический» применительно к множествам означает, что это множества, о которых неизвестно ровно ничего, кроме того, что они множества. То есть «генерическое» означает «не связанное никакими специальными соглашениями или условиями». См.: Коэн П.Дж. 1969. Теория множеств и континуум-гипотеза. М.: Мир. С. 208. множества могут быть использованы в математических доказательствах, даже если язык модели не содержит предиката, под который они подпадают.