Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Прагматисты смотрят на истину как на то… во что нам полезно верить… Они считают разрыв между истиной и обоснованием не чем-то таким, что нужно преодолеть, выделяя какую-то естественную и транскультурную разновидность рациональности, которая может быть использована для критики одних культур и превознесения других, а просто как на разрыв между хорошим настоящим и возможно лучшим будущим… Для прагматистов стремление к объективности – это не желание избежать ограничений, налагаемых сообществом, а просто поиск согласия между как можно большим количеством субъектов, желание максимально расширить объем понятия «мы» [Rorty, 1991, p. 22–23].

Прагматизм позволяет отвергнуть идею «транскультурной рациональности». Нет никакого смысла в старых идеях объективности и универсальной истины; имеет значение только то, что мы согласны.

Но кто такие мы? И насчет чего они согласны? Обратитесь к сочинениям Рорти, и вы скоро узнаете. «Мы» – это все феминисты, либералы, сторонники радикальных движений и открытых учебных программ. «Мы» не верим в Бога или в какую-либо традиционную религию. Идеи власти, порядка и самодисциплины не имеют для нас веса. «Мы» принимаем решение о смысле текста, создавая консенсус при помощи объединяющих нас слов. Нас ничего не ограничивает, помимо сообщества к которому мы решили себя причислить. И поскольку не существует объективной истины, а есть только порожденный нами самими консенсус, наша позиция неприступна для любой точки зрения вне ее. Прагматисты не просто сами определяют, что думать, но и защищают себя от любого, кто мыслит иначе.

Суждения Рорти напоминают нам о том, что традиционная высокая культура США была не созданием «буржуазии», а выражением Просвещения, проявившегося в удивительной попытке транслировать народный суверенитет в незыблемое верховенство права. Сами мыслители Просвещения считали, что оно вносит вклад в торжество универсальных ценностей и идеи общей человеческой природы. Искусство Просвещения проносилось через места, эпохи и культуры в героической попытке оправдать взгляд на человека как на свободного и создающего себя. Этот взгляд вдохновлял старый учебный план, и первостепенной задачей американского постмодернистского университета было поставить его под вопрос.

Это объясняет популярность другого гуру релятивизма – Эдварда Саида (1935–2003). Тридцать лет назад он опубликовал нашумевшую книгу «Ориентализм», в которой критиковал западных ученых, изучавших и описывавших общество, искусство и литературу Востока. Он обвинил востоковедов в уничижительном и покровительственном отношении к восточным цивилизациям. По мнению Саида, Запад смотрел на Восток как на погрязший в болезненной праздности и химерической неге, лишенный энергии и промышленности, которые составляют неотъемлемую часть западных ценностей, и, следовательно, отрезанный от источников материального и интеллектуального успеха. Восток изображался как «Другой», как мутное зеркало, в котором незваный гость с Запада не видел ничего, кроме своего сияющего лица.

Саид проиллюстрировал свой тезис при помощи крайне избирательного цитирования, затрагивающего очень узкий круг взаимодействий между Востоком и Западом. Выражая крайнее презрение и злобу по поводу того, как описывают Восток западные исследователи, он не озаботился тем, чтобы как следует изучить какие-либо изображения Запада Востоком. Более того, не потрудился провести сравнительный анализ вовсе, что следовало сделать, коль скоро речь зашла о том, что кто-то к кому-то был несправедлив.

Мишенями Саида стали не просто работавшие тогда ученые, такие как Бернард Льюис, знавший мусульманский мир и его культуру гораздо лучше, чем сам Саид. Он атаковал академическую традицию, которая вполне может претендовать на то, чтобы считаться одним из подлинных нравственных достижений западной цивилизации. Ориенталисты эпохи Просвещения создавали или способствовали появлению работ, ставших частью западного наследия, от эпохального перевода Галланом «Тысячи и одной ночи» 1717 г., до «Западно-восточного дивана» Гёте и далее «Рубайат Омара Хайяма» Фицджеральда. Конечно, эта традиция также была присвоением – переделкой исламского материала с западной точки зрения. Но почему бы не посчитать это данью уважения, а не пощечиной? Не станете же вы присваивать себе работу того, кого считаете фундаментально «Другим»?

На самом деле восточные культуры в долгу у западных исследователей. В тот период XVIII в., когда Абд аль-Ваххаб создавал свою губительную для культуры форму ислама на Аравийском полуострове, сжигая книги и отрезая головы несогласным, сэр Уильям Джонс собирал и переводил все, что мог найти из персидской и арабской поэзии. Одновременно Джонс готовился к отъезду в Калькутту, где ему предстояло стать судьей и первопроходцем в изучении индийских языков и культуры. Ваххабизм прибыл в Индию одновременно с сэром Уильямом и сразу начал радикализацию мусульман, инициируя культурное самоубийство, к предотвращению которого порядочный судья приложил все усилия.

Если востоковеды в чем-то и ошибались, то не в покровительственном отношении или в колониализме, а, напротив, в своей достойной сожаления склонности перенимать чужие обычаи и образ жизни на манер сэра Ричарда Бёртона и Томаса Эдварда Лоуренса, которые позволили своей любви к исламской культуре вытеснить восприятие реальных людей до такой степени, чтобы, как Лоуренс, не понимать, что этот народ и эта культура имеют уже мало общего. И все же их работа остается поразительным примером универсализма западной цивилизации. В настоящее время эту традицию защищает Роберт Ирвин, показывающий в своей книге, что «Ориентализм» Саида – это псевдонаучный позор, сравнимый с работами Алистера Кроули или мадам Блаватской [Irwin, 2006]. Ирвин раскрывает ошибки, промахи и неприкрытую ложь, содержащиеся в книге Саида. И если раньше это было неочевидно, то совершенно ясно теперь, что основная причина популярности Саида в наших университетах состоит в том, что он поднес новых боеприпасов для борьбы с Западом.

Это, однако, удручающий вывод. Ибо говорит о том, что культурные войны в США закончились почти повсеместной победой левых. Многие из нареченных защитниками западной культуры готовы использовать сколь угодно ошибочные аргументы и сколь угодно дутые исследования, чтобы очернить свое культурное наследие. Мы вступили в период культурного самоубийства, сопоставимого с тем, которое было совершено исламом после закоснения Османской империи. Воодушевленные Саидом студенты первым делом учатся презирать, а в конечном счете предавать забвению мировоззрение, побуждавшее выдающихся ориенталистов выполнять задачу, о которой мог помыслить только тот, кто погружен в западную культуру. А именно стремиться спасти культуру, отличную от своей.