Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Та же самая дискриминация между тонким и грубым смыслом проводится в отношении множества терминов. Всякая победа, даже военная, коммунистической партии – это победа мира. Социалистическая страна, по сути своей, мирная, а капитализм – это результат капиталистических противоречий. Война как таковая не является неминуемой, но она несправедлива, когда не приводит к победе социализма, то есть коммунистической партии. С одной стороны, в грубом смысле слова, мир означает отсутствие войны. Но в Кремле или в политбюро французской партии знают эзотерическую доктрину мира и войны. Однако они чаще всего пользуются в целях пропаганды словом «мир» в его грубом смысле, чтобы польстить пацифизму народных масс [49] По нашему мнению, империалистическим считается любое государство, которое пытается преобладать над своими соседями, силой навязывая свою систему законов. С точки зрения коммунистов, только капиталистические государства могут быть империалистами: распространение советского социализма, совершенное русской армией, не является формой империализма. .

Это различие двух смыслов объясняет любопытное обвинение, которое сталинизм предъявлял на протяжении своих последних лет оценке объективности. Рассматривать факты сами по себе, без ссылок на доктрину, – значит совершить буржуазную ошибку. Однако, если законно сводить разрозненные данные вместе, это не значит присваивать фактам значение, которое им противоречит, под предлогом более глубокого понимания. Усиление полиции не означает ослабления государства, а недостаточная роль профсоюзов на предприятии не приближает социализм. А те, кто хочет рассматривать грубые данные, организацию власти, отношения работников и нанимателей, идут по пути ереси.

Никто не знает, до какого предела простирается безусловная власть партии. В эпоху Жданова – Сталина вождь пресек борьбу мнений относительно теории наследственности, сформулировал теорию искусства, вмешивался в лингвистику и говорил истины о прошлом и будущем. Но никогда «историческая правда» не была такой мятежной в буквальном толковании. Имя Троцкого было стерто из анналов революции, и, таким образом, создатель Красной Армии попал в небытие.

Диалектики, ответственные за речевое выражение политики с помощью многочисленных пропагандистских громкоговорителей, делают различие между подлинной доктриной и идеологиями, используемыми для того, чтобы обольстить или завоевать какой-либо класс или нацию. Доктрина как таковая полагает, что любая религия – это суеверие, но провозглашает свободу вероисповедания. Часто в пропаганду за мир выступает митрополит, демонстрируя единение православных церквей. Доктрина отвергает национализм и считает бесклассовое общество универсальным. Когда речь идет о победе над гитлеровской агрессией, оживляются воспоминания об Александре Невском или Суворове, превозносятся добродетели великого русского народа. Более тридцати лет назад [50] Теперь уже больше 70 ( Прим. перев .). завоевания царской армии были империалистическими, а теперь они считаются «прогрессивными» по причине превосходства цивилизации, устанавливаемой русскими войсками, и революционного будущего, обещанного Москвой. Не является ли единственной миссией великого русского народа идеология, умело используемая в качестве мотивов целесообразности для психотерапевтов или в качестве одного элемента доктрины?

Неспособные определить понятие правоверности, преданные люди признают строгую дисциплину в манере говорить и, по-видимому, достаточно большую свободу в манере думать. М.С. Милош [51] Сравни : La Pensee captive, Paris, 1953. проанализировал причины и системы оправдания примкнувших или колеблющихся интеллектуалов в странах народной демократии. Интеллектуалы Польши или Восточной Германии имеют опыт жизни в советской реальности. У них есть выбор между подчинением, безнадежным сопротивлением или эмиграцией. А интеллектуалы Запада имеют свободу.

Мотивы согласия и содержание веры зависят от той или иной личности: настоящая общность между верующими – это церковь, но не идеи или чувства. Настоящие коммунисты признают, что партия русских большевиков и партии, которые ссылаются на нее, воплощают дело пролетариата, которое сливается с социализмом.

Это проявление веры не исключает самых разнообразных интерпретаций. Один думает, что партия – это посредник, необходимый для ускоренной индустриализации, который отомрет с ростом уровня жизни. Другой считает, что социализм призван для всемирного распространения и что Запад будет неизбежно завоеван или преобразован не потому, что он морально или духовно на более низком уровне, но потому, что он исторически приговорен. Один придерживается социалистического накопления как самого главного и идеологического бреда для жалкой поддержки творения, которому приказывает разум. Другой придерживается противоположной «логократии» (власти слова) в качестве провозвестника новых времен: механистические общества, потерявшие веру в Бога, будут объединены под ярмом светской теологии.

Оптимисты или пессимисты, возбужденные бесконечным ожиданием или смирившиеся с бесчеловечной судьбой – все эти верующие находятся в авантюрной ситуации в масштабе личности, партия которых берет на себя ответственность. Они знают о существовании концлагерей, обесценивании культуры, но они отказываются отречься от клятвы преданности, ссылаясь на грандиозность замысла. И пусть человек в истории примет по отношению к своему времени определенную дистанцию на достаточный период времени, нужный историку: наши предки (?) покорятся, и, может быть, с благодарностью, почему бы с сегодняшнего дня не подражать мудрости наших потомков? Между активистом, который наивно каждый день воспринимает истину партии, и тем, который объективно знает мир, снимающий покровы смысла, существует много посредников.

Такая неуловимая правоверность от этого не становится менее властной, завоевательной. Она увеличивает авторитет марксистских идей могуществом факта: партия – это хозяин советского государства и огромной империи. Но те, кто ссылается на идеи, не преклоняясь перед фактами, колеблются с самого начала, то склоняясь к порицанию факта от имени идеи, то оправдывая факт самой идеей. Сталинист не всегда знает точно, во что он верит, но он твердо знает, что партия большевиков или президиум ВКП(б) обеспечили историческую миссию. Это верование могло показаться шутовским в 1903 году, странным – в 1917 году, сомнительным – в 1939 году. С этого времени оно посвящено богу войны. Какая другая партия была бы достойна воплотить дело мирового пролетариата? [52] Чтобы рассеять сомнения, достаточно было бы понять, что нет мирового пролетариата, как нет и дела мирового пролетариата.