Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Судебные процессы показывают такое скатывание лженауки к тираническим действиям. Можно реконструировать историческую среду обвиняемых и судей, как мы и сделали в соответствии с понятием, одновременно абсолютистским и релятивистским: безусловное значение последней цели, истинности пояснительных понятий, понимания действий, отделенных от намерений исполнителей и обстоятельств в перспективе победителя. Но такая интерпретация, доведенная до конца, является безумной, и жертвы ее претерпевают страдания, не веря в нее. Обвиняемые вынуждены играть роль, к которой их вынудили. Они подвергаются угрозам, шантажу. У них вырывают признания, лишая их еды и сна; их заставляют признаваться по методу, схожему с тем, когда у собаки Павлова начинает выделяться слюна. Содержание признаний напоминает Гегеля – философам, а эксперименты по условным рефлексам – психологам. Неизвестно, в какой мере это смешивается в умах инквизиторов-экспериментаторов, но присутствуют желание, чтобы язычники или еретики признали истину и утверждение, как в последней инстанции, что обвиняемые в конце концов капитулируют потому, что все они более или менее подопытные обезьяны.

И вот мы уже далеки от исторического провидения, от непреклонных законов, которые будут управлять развитием авантюр. Но этапы, по которым переходят от иллюзий гордыни, верящей в обладание тайной будущего, к амбициям выковать его согласно своей доктрине, вполне логичны. Класс – это способ всеобщего спасения, некоторые люди, провозглашающие себя подлинными представителями, сводят остальное человечество к посредственностям, в обстоятельствах они видят только случайности, благоприятные или не очень для их предприятия. Перешедшие от оппозиции к власти, они с тем же непримиримым пылом занимаются построением социализма. Ликвидация кулаков или депортация национальных меньшинств становится всего лишь эпизодом, тягостным, но малозначительным для политики, устремленной к созданию Исторической Правоты.

Те, кто упоминает о господстве истории, мечтают, как мне кажется, о том, чтобы одни устранили вмешательство случайностей, крупных деятелей или столкновения, другие – чтобы перестроили общество в соответствии с их общим планом и отринули наследие неоправданных традиций, а кто-то еще, наконец, покончил с конфликтами, раздирающими человечество и связывающими его с трагической иронией вооружения. Обучение умению мыслить абсолютно противоположно: политика останется искусством безвозвратного выбора в непредвиденных обстоятельствах в зависимости от неполного знания. Большая часть духовных пространств и независимость деятельности обречет на тиранию любую попытку глобального планирования. Исследование физических явлений, благодаря развитию техники, постепенно рассеяло представление о космосе . И наоборот, надежда на обращение с историей возникла, кажется, из представления об общественном порядке или порядке становления, определенном законами, недоступными желаниям, или мятежам, индивидуумов. Революционеры представляют себе, что они будут управлять не некоторыми силами общества, но всеми.

Эта прометеевская амбиция является одним из интеллектуальных источников тоталитаризма. Мир воцарится на земном шаре только тогда, когда правительство обретет опыт, с уменьшением фанатизма и ростом сознания о непреодолимом сопротивлении, а революционеры согласятся, что нельзя ни переделать общество по определенному плану, ни установить единую цель для всего человечества, ни отказать сознанию в праве отказа от существования земной жизни.

Политика пока не раскрыла тайны того, как избежать насилия. Но насилие становится еще более бесчеловечным, когда оно считает, что служит истине – одновременно исторической и абсолютной.

Всякое общество прошлого имело собственных писарей , заседавших в общественных и частных учреждениях, своих писателей или художников , которые передавали или обогащали культурное наследие, имело своих экспертов , знатоков законов, юристов, предоставлявших в распоряжение князей или богачей знание текстов и искусство диспутов. Они имели ученых, которые раскрывали тайны природы и учили людей лечить болезни или выигрывать сражения. Из этих трех категорий знатоков никто органически не входит в современную цивилизацию. В нашей цивилизации представлено не меньше особенностей, которые влияют на численность и положение интеллектуалов.

Распределение людских ресурсов между различными профессиями изменяется по мере экономического развития: процент занятой рабочей силы в промышленности растет, а количество занятых в сельском хозяйстве уменьшается по мере увеличения объема сферы обслуживания, охватывающей множество профессий неравного достоинства, начиная, например, с конторского служащего до исследователя в лаборатории. Индустриальные общества включают в себя больше как в абсолютных, так и в относительных цифрах работников умственного труда, чем все известные общества в прошлом. Увеличивается сложность организации, технологии и административного управления при сокращении множества простых рабочих операций.

Современная экономика требует также, чтобы пролетарии умели читать и писать. По мере того как они выбираются из бедности, коллективы выделяют все возрастающие суммы на обучение молодежи: среднее образование становится более продолжительным, его получает все больше молодых людей в каждом новом поколении.

Три типа профессий не ручного труда: секретари, эксперты и литераторы – развиваются одновременно или же в одинаковом ритме. Бюрократия предлагает возможности трудоустройства секретарям низкой квалификации, а рабочая среда и организация промышленности требуют многочисленных экспертов и возрастающей специализации школ, университетов, возможностей развлечения или средств связи (кино, радио). Эти сферы требуют занятости литераторов, художников или технических работников слова или письма, обычных популяризаторов. Иногда вовлечение в работу в такие предприятия приводит к превращению просвещенного человека в посредственного эксперта: писатель становится rewriter (редактором). Увеличение числа должностей остается основополагающим фактом, который все признают, но которому не всегда придают значение.

Эксперты или просвещенные люди не всегда составляют своего рода республики, ревностно относящиеся к своей независимости. На протяжении веков мыслители и художники духовно не отделялись от духовенства, от тех, в чьи обязанности входило сохранять или комментировать верования церкви и государства. В социальном отношении они зависели от тех, кто обеспечивал им средства существования: церкви, могущественных или богатых людей, государства. Значение искусства, и не только положение художника изменялись вместе с изменением власти или возможностей образованного класса. Искусство, созданное верующими и для верующих, противопоставляется искусству для воинов и купцов.