Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Ответ на такой вопрос, к сожалению, кажется мне далеким от достоверности.

Интеллектуалы придумали идеологию, систему объяснения общественного мира, включающую в себя тип ценностей и реализацию необходимых реформ, а также потрясения, которых надо опасаться или на которые надо надеяться. Те, кто обвинял католическую церковь от имени разума, принимают светскую догму потому, что они разочарованы некоторыми науками, или потому, что добиваются власти, отданной только служителям Истины.

Французские философы XVIII века уже были интеллектуалами в современном смысле этого слова, они зарабатывали на жизнь своим пером и требовали прав, которыми щедро пользовались для выражения своего, чаще критического мнения на темы истории или политики. Ни мышлением, ни средствами существования они не зависели от церкви, они были больше связаны с разбогатевшими покровителями, чем со старой аристократией, и распространяли такую концепцию мира, которая порывала с принципами католической и монархической Франции.

Конфликт между клерикалами и философами был историческим, но не обязательно метафизическим. Церковь, не будучи в состоянии осудить усилия для достаточно комфортного земного существования большого числа людей, могла согласиться на право свободных исследований по темам, насчет которых молчало Откровение. Стремление к знаниям, желание технического прогресса отныне происходит успешно, даже если энциклики продолжают обвинять оптимизм человеческой природы и поддерживать принцип власти относительно догмы и морали. Как только философия старого режима была изгнана католической доктриной, литераторы и эксперты теоретически больше не имели разногласий с церковью.

Во Франции разногласия были продолжены из-за общественной и политической роли, которую часто играла церковь и которую ей всегда приписывали. Иерархическое общество, провозглашающее истину, открытую церковью, с трудом разрывает свои связи с властью и с партиями, которые также не согласны, что власть приходит снизу и что люди при своей слабости будут способны сами управлять собой.

Компромисс [106]церкви с движениями антидемократической направленности является ни единственной, ни даже основной причиной соперничества между клерикалами и интеллектуалами. Может быть, одни с трудом примирялись с существованием государства, считающего себя светским, другие, может быть, не согласились с тем, что не находятся в первых рядах. Освобожденные от деспотизма церковных властей, они стремились заменить то, что, по их мнению, было разрушено.

С радостью ставшие атеистами, с неприязнью относившиеся к религиозной жизни, левые интеллектуалы захотели распространять неверие так же, как миссионеры распространяют веру, убежденные, что, убивая богов и сокрушая алтари, они освободили людей. Другие тревожились из-за неизменной склонности к христианству и представляли себе догмы, совместимые с разумом, способные восстановить духовное единство. Большевизм задействован в этих двух замыслах: его вдохновляет ярость сражения безбожников, и он избрал ортодоксию, якобы сходную с обучающей наукой. В России именно интеллектуалы соглашаются с высшей инвеститурой. Коммунизм – это первая религия интеллектуалов, одержавшая победу.

Но она не первая, кто искал такой успех. Может быть, Огюст Конт [107]более понятно, чем другие, сформулировал идеи, вдохновляющие поиск религии замещения.

С одной стороны, богословие и метафизика, с другой – позитивное знание, являющиеся несовместимыми. Религии прошлого в настоящее время теряют свою жизненную силу потому, что наука не позволяет больше верить в то, чему учит церковь. Вера постепенно исчезнет или деградирует в суеверие вульгарного применения.

Смерть Бога оставляет пустоту в человеческой душе, потребности сердца существуют как новое христианство. И только интеллектуалы способны придумывать и, может быть, даже проповедовать замену прежних догм, приемлемых для ученых.

И наконец, общественные функции, которые выполняла церковь, тоже будут заменены. На чем же будет базироваться всеобщая мораль? Как будет защищено или восстановлено единство веры среди членов коллектива, без которой под угрозой находится сама цивилизация?

Известно, каким образом Огюст Конт отвечал в своей системе на этот исторический вызов. Научные законы открывают космический порядок, перманентный порядок человеческих сообществ и, наконец, порядок изменения. Догма является научной, и тем не менее она предлагает уму окончательные истины, а сердцу – предмет любви. Общество будущего будет всеобщим, но не тоталитарным. Оно интегрирует все ресурсы человеческой природы, уравновесит власть разными точками зрения, силу – милосердием, сделает будущее настоящим, без потрясений откроет дорогу прогрессу. Установить человеколюбие.

Кроме Бразилии, в других странах позитивизм никогда не переходил рамки секты, так же как и « Новое Христианство» Сен-Симона и сенсимонисты, он не стал доктриной движения или партии. Творение математика, позитивизм оставался верой меньшинства.

Поиск религии для использования в гражданском обществе предшествует религиозному кризису. Глава « Общественного договора» , которую Жан-Жак Руссо посвящает гражданской религии, выражает две идеи, которые он сам собрал в книгах своих предшественников и дух которых преследует теоретиков. Отделение временной и духовной властей – есть основа слабости: «…скромные христиане изменили язык и скоро увидели так называемое царство другого мира, оказавшееся под самым жестоким деспотизмом самого настоящего вождя. Тем временем, так как всегда есть князь и гражданские законы, то из этого двоевластия происходит постоянный юридический конфликт, делающий невозможным проведение хорошей политики в христианских государствах. И никогда невозможно до конца понять, какому господину или священнику необходимо подчиняться». «А Ж.-Ж. Руссо добавляет: «Гоббс [108] – единственный человек, который предложил объединить две головы орла и все свести к политическому единству, без которого ни государство, ни правительство не будут правильно созданы». Не забыта и знаменитая фраза «общество настоящих христиан больше не будет обществом людей», которая будет одобрена Гитлером.

Политическая озабоченность – какая религия способствует процветанию и могуществу государства – могла бы быть высказана Ж.-Ж. Руссо, и он тоже, как и Макиавелли, провозглашал первенство национальных религий. Его собственная религия – христианство сведена к подобию теизма – остановка на крутом склоне. Он не отрицает преимуществ национальной религии, которая «объединяет поклонение Богу и любовь к законам» и которая «делая из родины объект поклонения граждан, учит их, что служение государству означает служение Богу-хранителю». Но, базирующаяся на ошибочном мнении, она обманывает людей, «делает народ кровожадным и нетерпимым», ввергает его в естественное состояние войны со всеми остальными. В конечном результате Руссо довольствуется чисто гражданской профессией, которая заставит его признавать свой долг перед каждым гражданином. Существование Бога, другая жизнь и наказание виновных – таковы основные догмы этой религии, которая привяжет гражданина к его государству, не принуждая видеть врага в другом государстве. Не национальная религия и язычество, восстановление которого философ эпохи Просвещения не мог считать возможным или желательным, а всеобщая религия спасения, внушающая равнодушие к временному величию, гражданская религия избежит фанатизма, не ослабляя преданности индивидуума к своему правителю и не внося принцип разделения в общество.