Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Причина успеха, одержанного марксизмом-ленинизмом, среди прочих попыток религии замещения состоит в очень простом результирующем анализе: это победа революции допустила распространение коммунизма, но не привлекательность светской религии, приведшей к десяти дням, которые потрясли мир. Отныне пророки терпят поражение. Будущее светской религии особенно зависит от соперничества внутри самой власти.

Французские интеллектуалы первыми начали искать религию замещения: в настоящее время их коллеги в пролетарской Европе создают обоснованность советского абсолютизма так же, как прежде законоведы обосновали законность королевского абсолютизма, они интерпретируют священные письмена, декларации съездов или генерального секретаря в стиле богословов. Левая интеллигенция начала с требований свободы, а закончила подчинением партийной и государственной дисциплине.

А действительно ли сама идеология стала эквивалентом религии? И в который раз ответ колеблется между «да» и «нет». И в византийской традиции, и при советском режиме руководитель государства становится главой церкви. Идеология так же, как и в недавнем прошлом трансцендентная вера, определяет то, что важнее всего, она оправдывает власть и обещает – не человеку, но всем членам коллективного сообщества – справедливое вознаграждение в историческом будущем. Но коммунизм не выдает себя за религию потому, что каждую религию считает за суеверие. Он борется с церковью от имени атеизма, он отвергает ее от имени социализма, устраняет другие институты. Тоталитаризм чрезмерно расширяет направление частичной доктрины для того, чтобы казалось, что она охватывает все возможности человека.

Двойственность отношений между христианами и коммунистами, вероятно, позволит правительствам стран народной демократии спровоцировать заблуждения, попытки, сравнимые с «немецким христианством», чтобы соединить христианскую веру с элементами официальной идеологии. Мне не кажется, что такой же будет преобладающая тенденция с другой стороны железного занавеса [110]. Коммунистические власти сначала пытаются разорвать связи между национальной церковью и папством. Любой интернационал для них нетерпим. Затем коммунисты стали внушать последователям церкви необходимость устной поддержки правоверности государства. Но они почти не принуждают к этому музыкантов, шахматистов или романистов. Они пытаются придать политический характер деятельности или по крайней мере языку священников или епископов, они не поддерживают чисто религиозное толкование исторических идеологий. И скорее на Западе, чем в странах Восточной Европы, некоторые верующие плохо разбираются в драме с распятием и истории пролетариата, в бесклассовом обществе и тысячелетнем царстве.

И следовательно, коммунизм является в меньшее степени религией, христианством, которое продолжает служить образцом для Запада, чем политической попыткой, чтобы найти замену идеологии, возведенной в ортодоксию государством. Это учение еще питает притязания, в которых уже отказано католической церкви. Богословы без обиняков признают, что Откровение не содержит сведений об астрономии или физике или предлагает информацию о самых элементарных науках, выраженную в словах, доступных во времена Христа простому народу. Физик ничего не узнает в Библии об элементарных частицах, не больше он узнает в священных текстах и о диалектическом материализме.

Христианская вера может быть названа всеобщей в том смысле, что она может вдохновить все сущее; она была тоталитарной, когда не признавала самостоятельность светской деятельности. Коммунистическая вера становится тоталитарной с того момента, когда она хочет считать себя всеобщей, потому что только создает иллюзию всеобщности, внушая уважение к официальным истинам, подчиняя указаниям власти все виды деятельности, сама суть которых требует самостоятельности.

Считается, что поэты вдохновляются коммунистической верой, как другие вдохновляются христианством, что физики или инженеры страстно желают служить пролетариату. Кроме того, надо, чтобы убеждения и преданность были истинными, а не продиктованными извне бюрократами, приставленными к культуре. А еще надо, чтобы эти чиновники позволяли самому художнику искать форму, а исследователю – истину. Социалистический реализм или диалектический материализм не напоминают общность в единогласно признанных вере и знаниях. Псевдоединство достигается при подчинении особого чувства каждого духовного мира общественной функции, присваиваемой ему, выдвигая двусмысленные или ложные предложения, лежащие в основе якобы научного и философского учения.

На Западе нам не приходится искать эквивалент исторического материализма, как будто философия могла и должна была зафиксировать в естественных науках их принципы, понятия и основные направления их результатов. Мы должны ревностно сохранять независимость республики ученых или просвещенных людей от угроз с другой стороны железного занавеса, от навязчивой озабоченности социальным обслуживанием или революционным завершением.

Мы будем неправы еще в большей степени, желая услышать положительный ответ, что критике достаточно устранить призрак единства советской культуры и что этот искусственный синтез рассеется сам по себе. С настоящего времени математики, физики, биологи знают, что марксизм-ленинизм – в начале и в конце книги, – может быть, предоставит словарь, чтобы согласовать результаты (но не средства исследования) с официальными теориями. Историки, даже если они в большинстве своем согласились с достоверностью марксистских категорий, чувствуют себя пленниками настойчивой и переменчивой ортодоксии, которая, в свою очередь, вызывает сопротивление народов, чуждых великорусскому империализму и его цивилизаторской миссии. Действительно, католическая догма содержала помимо недоказуемых утверждений, относящихся к понятиям, выходящим за пределы человеческого разума, краткие сведения или систематизацию несовершенных знаний. Но, освобождаясь от невежественных сведений, которые она несла с собой, религиозная догма очищалась, не отрекаясь, углублялась сообразно своей сути. И наоборот, коммунистическая ортодоксия не сможет очиститься или согласиться с рациональными проявлениями без того, чтобы не раствориться в своих составляющих и не рассеяться в совокупности более или менее двусмысленных понятий относительно настоящего и будущего общества.

Идеология, соглашаясь с абсурдностью, становится догмой. И пусть ее принимают для признания того, что в каждом обществе руководящие функции исполняет меньшинство: внезапно уравнивание диктатуры партии с диктатурой пролетариата обрушивает эту идеологию, и остается только сравнить, исходя из опыта, преимущества и недостатки единственной партии и парламента, избранного в результате мирной состязательности. Будет достаточно, если отказаться от этой универсальности, даже не от марксистских пророчеств, но во избежание мистификаций, от версии ленинизма. Социалистическое общество останется в будущем исторической эволюции, но к нему будет вести несколько дорог. Социал-демократические партии будут не предателями, а братьями, они будут выполнять функцию спасения на Западе, где нереальна суровость большевистских методов. Короче, коммунисты искренне согласятся с толкованием, которое им с тревожной готовностью внушают марксисты, не совсем лишившиеся рассудка, обожающие пятилетние планы и ненавидящие концлагеря. Коммунисты будут думать о том, о чем они неохотно говорят, когда ими руководят интересы Советского Союза.