Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Революционные религии обладают свойствами двусмысленности гражданской религии. Их базой является патриотизм, «любовь к идеальному обществу, намного больше основанному на правосудии, чем на любви к национальной почве» [109]. Но в то же время законодатели не соглашаются с отделением церкви от государства. Государство отделилось от старой церкви, но пытается сохранить религиозный характер, внушить его «толпам под видом церкви с ее праздниками и обязательными обрядами». Объектом веры станет Верховное Существо, Разум, очищенный от всяких суеверий, который станет служить основанию партии, предназначенной своей добродетелью для беспредельной судьбы.

Революционные религии останутся эпизодом без будущего, несмотря на то что они имели историческое и символическое значение, которое не укрылось от Огюста Конта. Но с реставрацией монархии и католической церкви не исчезли ни тоска по национальной религии, ни ощущение, что революция несет с собой гражданскую веру.

Синтоизм представляет собой эквивалент национальной религии, помимо деталей, погружающий в самое далекое прошлое, с культом императора, наследника Солнца, соединенным с вечной Японией. Аристократия, решившая заимствовать на Западе секреты военной мощи, одновременно приняла решение вернуть свою веру и практики предков для того, чтобы техническая вестернизация не причинила ущерба национальному своеобразию японской культуры. Сразу же после Первой мировой войны Людендорф привел синтоизм как пример немецкому народу для поиска духовного единства. Он находил предложения теоретиков, от Макиавелли до Руссо, о вреде двойственности и страсти, передающей толпе убежденность в необходимости сражаться и умереть за Мир (Cité) и Бога.

«Немецкое христианство» было сознательной попыткой «национализировать» религию спасения. В надгробном слове Гинденбургу Гитлер использовал германское слово « Валгалла». Молодые гитлеровцы поклонялись подобию культа огня. Эти эпизоды пытаются приписать как восторженности бойскаутов, так и возрождению языческих обрядов. В случае победы в мировой войне Гитлер, вероятно, развязал бы войну против христианства, меньше упоминая «немецкое христианство» или «германскую веру», чем материализм и расизм, путаный набор идей, противостоящих рационалистскому и демократическому учению. Неравенство рас, доктрина вождя, единство нации, Третий рейх – эти темы, менее представленные системой, чем организованные пропагандой, могли бы вдохновить управление государством и воспитание элит, они устанавливали шкалу ценностей, связанную с жаркими страстями, вызывали единение верующих, освещенное церемониями. А могли бы они считаться истинно религиозными в цивилизации, отмеченной печатью христианства? Тот же вопрос можно задать по поводу коммунизма, который, кажется, навязал наконец религию замещения, о которой мечтали борцы за революцию, позитивисты и сенсимонисты.

К коммунизму применима формулировка Мишле: «Революция не принимала никакую церковь. Почему? Потому что она сама была церковью». Являясь гражданской религией, коммунизм освящает свои обязанности перед партией, социалистическим государством и будущим человечества. Религия мира с того времени, как партия становится у власти, ушла в оппозицию или, в эзотерическом представлении, стала всеобщей религией. В стиле позитивизма она намеревалась собрать все достижения прошлого и передать их обществу, которое исполнит человеческое предназначение. Она порывает с индивидуализмом эпохи Просвещения, но заявляет о счастье для всех. Она отказывается от жалости к слабым и доверия к толпе, но оправдывает человеколюбивыми чувствами построение социализма и необходимость обучения масс безусловному подчинению вождям. Она подчиняет науку, но от имени самой науки. Она выворачивает наизнанку смысл западного рационализма, но продолжает ссылаться на него.

А в чем же секрет успеха? Марксистское пророчество трансформирует схему эволюции в священную историю, которую будет завершать бесклассовое общество. Оно придает безмерное значение нескольким институтам (форма собственности, способ деятельности), из планирования посредством всемогущего государства оно делает решающий исторический этап. Интеллигенция легко совершает ошибки, которыми развивает склонность левых к конформизму. Одержимая стремлением увеличить национальный продукт, она готова избрать более короткий путь к изобилию.

Содержание догмы представляет собой интерпретацию истории: сталинизм распространяется в век потрясения с помощью катастроф. Астрология не была внезапно устранена научной астрономией, а позитивная история не подавляет историческую мифологию. До того как механистическая физика и космический порядок предстали перед взглядами восхищенных наблюдателей. Еще недавно каждое общество считало себя образцовым. Не подозревавшее о бесконечности времени, оно не рассматривало себя на одном месте, в своем таинственном становлении. Исторические мифологии менее выражают несовременные верования, чем бунт против уроков опыта.

В наше время технический прогресс является основополагающим фактом. Именно технический прогресс искореняет старые здания цивилизаций, а наши современники не видят более высокой цели, чем могущество и процветание, достигнутые с помощью машин. Смешивается приоритет интересов труда с каузальным главенством производительных сил и готовностью видеть в этом путаном анализе завоевание знаний.

Марксистская идеология обнаруживает порядок становления при безрассудном смешении интересов. Каждый подчиняется только самому себе, а все люди вместе производят то, что должно бы хотеть высшее сознание. В поисках прибыли капиталисты приводят к гибели строй, которому они обязаны своим богатством. В результате классовой борьбы возникает бесклассовое общество. Полная рыночная экономика, как лукавство гегельянского Разума, использует эгоизм индивидуумов для наибольшего добра для всех. Но есть основная разница: либерал считает перманентным несовершенство людей, он смиряется с режимом, где добро будет результатом многочисленных действий, но никогда объектом сознательного выбора. В результате он приходит к пессимизму, который видит в политике искусство создавать условия, где людские пороки способствуют созданию блага государства. Марксизм признает в прошлом разнородность намерений и событий, он становится сильным, когда разоблачается игра тайных сил, во избежание тирании социальной среды. Благодаря знанию исторических законов человек достигнет намеченных целей. Предвосхищение будущего позволит манипулировать и врагами, и сторонниками. С этого момента идеология становится содержанием догмы. Коллективный спаситель больше не испытывает историю, он ее создает, он строит социализм и кует будущее. Это превращение партии в мессию остается сектантским заблуждением, пока партия прозябает и активно ведет работу в немощной, непримиримой оппозиции. Ее настоящие притязания обнаруживаются при взятии власти. И это с как можно бо́льшим правдоподобием воплощает пролетариат, который очень тесно сливается с Государством.