Сергей Борисов - Сократы современности. Философская практика в технообществе

Благодаря опыту консультаций, мне пришлось осознать и научиться ценить то, что люди гораздо более своеобразны, более упрямы в хорошем смысле слова, вообще говоря: более индивидуальны , некоторые даже более оригинальны , чем я мог себе представить и ожидать до встречи с ними. Следствия? Сейчас я думаю, что никто не сможет понять другого, пока не увидит уникальность этого другого. И этот опыт стал для меня принципом, который можно сформулировать следующим образом: Если в начале встречи я поддаюсь искушению увидеть множество типичных сторон человека, которые он разделяет с другими, которые позволяют опознать его как «современника», если я поддаюсь искушению воспринимать эти его стороны слишком ясно, возможно, чрезмерно ясно, … то я знаю тогда, что я заблуждаюсь на его счет, что я позволяю себе быть ослепленным тем, что не имеет значения. Потому что принцип таков: типизация – это банкротство знаний о человеческой природе . Тип уместен в комедии, но не в жизни. Что типично, то комично. Именно этот опыт снова и снова подтверждает мой принцип скептического отношения ко всем теориям, схематизирующим индивидуальное в человеке, ведь теории, так сказать, не могут иначе. И это подходящий момент, чтобы озвучить цитату, которую как еще один девиз я даю в напутствие философской практике. «Теории – это обычно результаты чрезмерной поспешности нетерпеливого рассудка, который охотно хотел бы избавиться от явлений и поэтому подсовывает на их место образы, понятия, часто даже одни слова» (И. В. Гете).

«Легче познать людей вообще, чем одного человека в частности» (Ф. де Ларошфуко). «Нельзя относиться универсально к тому, что Бог задумал как принципиально иное ( grundverschieden )» (Г. Тибон). Я постиг: если я посвящаю себя человеку с таким допущением, то это позволяет мне относиться к тем, часто странным путям, которые выбирают люди, их своеобразию и особенностям с тем почтением, которое помогает уважать их прежде всего такими, какие они есть, какими они стали, признавать их, позволять им быть. Иными словами, первое и почти единственное, что имеет значение – что, собственно, и составляет философскую практику – это понять людей, которые приходят к нам, такими как они к нам приходят, чтобы затем, на втором этапе, просветить их относительно самих себя, что привнесет изменение в их жизнь.

Давайте рассмотрим это на конкретном примере. Человек, пришедший к нам на консультацию, подавлен. Тогда первая задача философа-практика – понять, что его угнетает. Вторая, уже более сложная задача – понять, насколько сильно это его угнетает. Наконец, в-третьих, философу-практику требуется собрать воедино и проинтерпретировать страдание человека, которое ни в коем случае не носит «примитивный» характер (бремя, которое психолог обычно взваливает на своего пациента), но скорее является субъективным моментом объективного хода вещей, что позволяет читать его личную историю как принадлежащую истории культуры. Кроме того, человеку в подавленном настроении может быть полезно, если нам удастся донести до него, что, если жизнь для него трудна, это не есть свидетельство против него. Как раз наоборот: философия испокон веку рассматривала «легкое» отношение к жизни как неоправданное упрощение человеческой природы. «Страдания человека являются оборотной стороной его величия и ранга. Экзистенциальная тревога, таким образом, возникает не в низших сферах, так сказать, в животных подвалах, где волки воют, но в „бельэтаже“ личности, то есть там, где человек неумело распоряжается своей свободой и растрачивает привилегию своей судьбы» (Г. Тилике).

Трагические конфликты личности возникают не из-за столкновения низших сил, то есть сил подвалов и полуподвалов, эти конфликты порождают «благородные» силы верхнего этажа или «бельэтажа личности», я имею ввиду, что это столкновения духа , взглядов, суждений, самопознания и предположений о смысле жизни. Не в последнюю очередь, это мировоззренческие споры, и следует добавить, что «мировоззрения» не являются просто «теориями», потому что: в зависимости от того, как я смотрю на мир, как я понимаю мир, так я буду действовать, принимая одни ценности и отвергая другие. Для консультирования это означает следующее: то, что вовлекает людей в трагические конфликты и в некоторых случаях осложняет их жизнь, возможно даже делает ее невыносимой, нередко является их лучшими сторонами, их самыми решительными, самыми справедливыми убеждениями, их моральными качествами, которые не нуждаются в терапевтическом усмирении (ради ленивого покоя в жизненном балансе), но скорее нуждаются в углублении, возможно, даже тогда, когда их жизнь увязла в трагичности.

«Золотое правило: судить о человеке не по его мнениям, а по тому, что делают из него эти мнения» (Г. К. Лихтенберг). Вся соль этой мудрой рекомендации в том, что мнения, которых придерживаются люди, «делают из них» нечто. И это правда. И наоборот: если мы извлекаем из этого «нечто» человека – например, путем прозрения, путем приобретения иного, скажем так, более дифференцированного взгляда на вещи, который учит его видеть жизнь более разнообразной, более красочной, возможно, с разных, взаимодополняющих точек зрения – мы таким образом получаем человека, который пересматривает свои мнения и взгляды, совершенствует их, расширяет их, выводит их за горизонты, мы меняем его в то же время и таким образом развиваем его достоинства, и это значит – его лучшие добродетели: вдумчивость, благоразумие, осмотрительность, способность и готовность к взвешенным решениям, решимость отстаивать то, что признается правильным, и смело придерживаться того, что считается благом. Он остается верен тому, от чего – согласно его самому добросовестному рассуждению – в конечном счете и во всех вопросах всё зависит, тому, чего он истинно настойчиво желает. Ведь это больше, чем просто желать. Это означает: исполнить то, что мне предназначено.

Существуют два основных способа не принимать философию всерьез: примером одного служит университетский профессор, который считает, что философская теория не имеет отношения к повседневной жизни. Другой пример – философ-консультант.

Профессор философии, который считает, что его дисциплина не относится к жизни, несерьезно относится к своей профессии. Если бы он как преподаватель философии относился к своей профессии серьезно, он тем самым участвовал бы в одной из форм философской практики, ибо хорошее преподавание подразумевает глубокое проникновение в предмет и способность к коммуникации, что уже является формой философской практики. Все, что требуется, – это просто быть хорошим профессором, то есть человеком, который не избегает прямого контакта со студентом, с энтузиазмом относится к своей профессии, стремится к сути, знает, как слушать, задавать вопросы, объяснять и уточнять. Если это так, то между академической философией и философским консультированием нет разрыва.