Сергей Борисов - Сократы современности. Философская практика в технообществе

Как в идеальном плане могло бы обстоять дело? Например, будем руководствоваться простым принципом, что в деле приобщения к философской традиции, как в шахматной игре, «белыми» будет играть не преподаватель, а студент. То есть не преподаватель, а студент будет обладать инициативой и делать первый ход в виде его собственных, частных мировоззренческих проблем и жизненных вопросов, которые волнуют его лично. Задачей же философа-преподавателя будет «вывести» эти проблемы на философский уровень, с тем, чтобы показать, как можно работать с ними в сфере абстрактного, для того, чтобы понять смысл и суть того конкретного, что волнует студента «по жизни». Осуществив такую работу, преподаватель поможет студенту занять философскую позицию по отношению к своей мировоззренческой проблеме, которая, возможно, и послужит моментом ее диалектического снятия, откроет для него новую жизненную перспективу и, несомненно, станет значимым моментом приобщения к философской традиции. И вот здесь философские тексты окажутся очень кстати, поскольку дадут прекрасные образцы «законченных» (глубоко промысленных) идей и исполнят роль своеобразных зеркал, отражаясь в которых, «незаконченные» идеи студента обретут свое завершение.

Здесь мной обозначен главный принцип, в соответствии с которым философская традиция может служить ее неофитам, открывать для них возможность философского образа жизни. Однако может возникнуть вопрос: а являются ли сами преподаватели философии носителями подлинной философской культуры, или, иными словами, ведут ли они философский образ жизни, чтобы их слово не расходилось с делом? Не думаю, что кого-либо удивит мое заявление о том, что у нас есть много преподавателей философии, но далеко не все из них философы (в смысле образа жизни). Как это понять? Очень просто, большинство преподавателей только рассказывают о философии и демонстрируют свое понимание философской традиции в рамках ее истории («объективировано» и отстраненно), занимаются «схоластической дрессурой», вовсе не практикуя философский образ жизни в общении со студентами. Поэтому, преподаватели философии больше заняты информированием о философской традиции, а не формированием способов приобщения к ней.

Конечно, у читателей могут возникнуть вопросы практического плана, связанные с тем, что, если допустить мой «главный принцип» в качестве некой парадигмы в преподавании философии, то, как его можно осуществлять в условиях командно-бюрократической и стандартно-регламентированной системы университетского образования? Охотно поделюсь своими соображениями по этому поводу.

Во-первых, предметная регламентация – это миф, который прочно засел в головах преподавателей и никак не может подняться до уровня рефлексии. Прочность этого мифа во многом связана со скрытым сопротивлением, со страхом перед тем, что «все течет, все меняется». Привычки, выработанные годами, создают иллюзию стабильности в сфере образовательных практик. Преподаватель-предметник потому-то так упорно держится за свой предмет, гипостазирует его, что ему трудно расстаться со своими привычками. Однако скрывая от себя и других этот страх нового, страх пред изменениями, не имея психологических сил быть semper idem , он утверждает, что якобы сама эта предметная регламентация сдерживает его творчество и инициативу. Якобы эти требования предметности навязаны ему извне образовательными стандартами или какими-то странными (большей частью выдуманными им самим) административными указаниями и т. д.

Во-вторых, действительно, командно-бюрократическая система университета продолжает следовать правилам регламентации образовательных структур массового индустриального общества прошлого века. Это отражается, прежде всего, в наличии обязательных учебных дисциплин и массовых «потоках» объединенных студенческих групп, напоминающих регламентацию на фабриках и заводах (старого конвейерного типа), а также в тюрьмах, больницах, армии и других государственных структурах. В этих структурах существует оценочная система, которая подменяет качественные характеристики индивидуальных целей, задач и потребностей количественными характеристиками их соответствия регламенту. Такого соответствия достичь невозможно, поэтому оценочная система является глубоко лживой, а потому противоречивой и безнравственной. То, что философия вынуждена существовать в этих условиях – это нонсенс. Поэтому главной задачей преподавателя-философа, на мой взгляд, является сохранить чистоту философии, а не пытаться ее втиснуть в прокрустово ложе этой системы. Оптимизм вызывает то, что эта система активно изживает себя, она буквально «трещит по швам» и через какое-то время (в скором будущем) полностью себя дискредитирует. Освобождение университета от этой системы следует начать с освобождения от системной регламентации философии. Философия – это форма интеллектуального досуга, а не обязанности. Искусство преподавателя философии проявляет себя в том, что он на первых порах рассредоточивает эту «массу» на отдельные группы, а группы на индивидуумов, поддерживает с каждым обратную связь, откликаясь на его духовные потребности, и практикует философию и философствование в масштабах этих малых (стихийно образовавшихся) групп. За время преподавательской деятельности у меня накопилось достаточно приемов данной работы.

В-третьих, следует признать, что приобщение к философской традиции – это дело индивидуальное. Осуществить это без личного участия индивидуума невозможно. Приобщение к философии в массовом порядке – это затея невозможная, а потому дискредитирующая философию. Поэтому необходимо сосредоточить внимание на разнообразных формах философской практики, обеспечивающих индивидуальное «вхождение» неофита в эту традицию.

Предлагаю вашему вниманию несколько форм приобщения к философской традиции вне стен университета, получивших распространение в недавнее время и представляющих собой отдельное направление современной философии, называемое «философской практикой».

Философское консультирование . Это форма индивидуальной или групповой работы, представляющая собой серию встреч, организуемых и направляемых философом-консультантом. Внешне это может напоминать одну из разновидностей психотерапии, в частности, экзистенциальную психотерапию. Философская «начинка» этой терапии в том, что, во-первых, ее основу, дающую представление о структуре личности, составляют онтологические принципы экзистенциальной философии, а не биомедицинские или психометрические характеристики личности, используемые в психологической науке. Во-вторых, сама процедура консультирования предполагает работу с философскими категориями (или экзистенциалами), в свете которых и происходит осмысление тех или иных мировоззренческих проблем клиента. Зачастую материалом для работы служат те или иные философские тексты, помогающие клиенту осуществить необходимую рефлексию над частными проявлениями своей «философской болезни». Словосочетание «философская болезнь» – это не метафора, это реальное состояние человеческого существования в мире повседневности, характеризующаяся острой чувствительностью к «зову бытия», сопряженное со страхом смерти, социальной изоляции, свободы и бессмысленности жизни. Таким образом, вполне резонно предположить, что «философская болезнь» лечится философскими методами, представляющими собой подобие античных практик «заботы о себе», «собирания себя» в условиях безликих структур повседневности.