Алёшка Емельянов - Бесконечность

создать перемирие, акт, договор,

закончить бомбёжки, огни, перестрелки,

намётки на свадьбы и новый уклад,

идеи как выйти из сей переделки

в мечтаниях юных, уставших солдат…

Беспечный Эдем, вековые широты,

просторное небо для пташек и птиц,

простые, легко-голубые высоты,

спокойные своды без туч и границ,

травинки, цветочки в едином согласьи,

невинные глади прудов и озёр,

раздольные веси святых ипостасей,

волшебные кучи пригорков и гор,

свободные вдохи и выдохи воли,

проточные воды под блеском чешуй,

природа в своей неизменности, доле,

поля, урожаи и заросли туй,

чудесные краски основ деревенских,

отроги, лужайки и кряж вдалеке,

великая щедрость красот, благоденствий,

плывущие утки на рыбной реке,

милейшая живность, забавные звери,

кустистые ветки деревьев, луга,

любовь к необъятной, живой биосфере,

распевы и песенки птах на суках,

янтарность светила над светлым пейзажем,

лесистые пики в заветных краях,

порхания бабочек, травы, как пряжа,

мне видятся в офисных, ясных мечтах!

Наталии Воронцовой

Опять самоненависть мной овладела.

Кроваво налился всё слепнущий глаз.

Лицо от багрянца до белого мела

меняет уставший и старый окрас.

Пульсирует веко, вибрируют нервы,

внося в настроенье тревожную муть.

В душе ожирело-колючие черви

терзают всю совесть и твёрдую грудь.

Мучительны думы, шаги, ощущенья.

Густая, печальная, клейкая злость.

Не хочется споров, людей, приключений.

Греховная жизнь износила весь рост.

Бессильны текила, кружки валидола.

Подкожному миру и коже невмочь.

Союз одиночества с гадкою долей.

Быть может, лишь морфий способен помочь…

На твёрдой, прохладной листве и пылинках,

склонив бородатый портрет на межу,

отдав теплоту пожелтевшим травинкам,

впитав две бутылочки, губкой лежу.

Накрыв островком, невысоким сугробом

земельную гладь и валежник сухой,

отдался дремоте под пухлым покровом,

с природой делюсь подзамёрзшей слюной.

Я в спячку впадаю уставшим медведем

средь частных подворий, кустов, пустыря,

с мечтой о покое и скором рассвете

под тьмою, в финале прошедшего дня.

Желаемый отдых встречаю паскудно,

смотря алкогольно-морозные сны.

Меня ж укрывает легко и уютно

последний снежок наступившей весны…

Заштатная должность в далёком селеньи,

кудахтанья кур и мычанья коров,

добро и душевность всего населенья,

полёты пернатых и чистых ветров,

раздольная свежесть, безгрешность живущих,

мельканья зверушек, домашних зверей,

густые деревья, кустистые кущи,

открытость эмоций, речей и дверей,

гуманность деяний и душ откровенность,

всеобщая вольница русских краёв,

славянская ясность, щедроты, безбедность,

ремесленный быт, равнозначность паёв,

природное множество тварей, растений,

эдемский пейзаж, вдохновивший собой,

общинный мирок без утайки и тени

даруют свободу и сельский покой!

Под нитками струек, зернистым потоком,

штрихами шуршащей, касательной мги,

подняв воротник для тепла, ненароком,

закрыв, застегнув золотые замки,

лишь низом вбирая летящие капли,

спеша под кудряшками, гроздьями туч,

не глядя на склад облаков-дирижаблей,

не думая больше про солнечный луч,

собой промакая прохладную влажность,

терпя завихренья, порывы ветров,

храня красоту и весёлую важность,

ступая по лужицам, меж ручейков,

накрытая мрачностью поздней лазури

дворяночка, с маковой лодочкой рта,

шагает навстречу в кофейном велюре

под радужным сводом большого зонта…

Наталии Воронцовой

Опальным и ссыльным слугою Пегаса

живу средь глуши и чудных старожил,

полей азиатских, густых, непрекрасных,

без книг и бумаги, пера и чернил.

Здесь кони – трудяги, бескрылые твари.

Тут музы просалены потом, трудом,

в растяжках от родов, в мозолях иль гари;

безграмотный люд, окружаемый дном.

Местечко, забытое чёртом и Богом.

Широкий, кривой захолустный мирок.

Тут можно лишиться ума ненароком,

а также уменья создать пару строк.

Бытую средь бедных пейзажей и дурней,

молчу, избегая ругательств, битья.

Снаружи, как все, а под кожей ажурный.

Я снова подпольщик среди бытия.

Привычная роль умудрённого жизнью,

что прячет ранимую душу, огонь

от ливня, плевков и ветров, укоризны

под маской колючей, кривой и не в тон.

С лица домик мой неприметен, обычен,

ухожен, покрашен, смиренен и чист.

Во всём сохраняю я местный обычай.

Внутри же идеен, цветаст и речист.

Но всё же поэмы, обрывки историй

рисую на всём потолке, за углом,

иглою вшиваю рифмовки на шторы,

пишу на обоях древесным углём…

Любовь – спорадический, редкостный случай,

факт непостоянный, недолгий, чудной,

такой раритетный, но всё ж наилучший!

Её рецидивы – момент непростой.

***

Собранье дурных алкашей под окошком,

как скоп дирижёров, хрипящих певцов,

чудных музыкантов, что могут немножко,

как поздний концерт по заявкам жильцов!

***

Себе заработаю в холод и летом,

губами и ртом, не используя слог,

порочным, мясистым и гибким скелетом

и сочною ямкой меж опытных ног.

***

Церковная утварь, питейная лавка,

аптека с микстурами, пазлом драже -

для пьянки, лечения или заправки -

в ряду, по порядку тут на этаже.

***

Как будто бы пряник в кокосовой стружке,

над коей снежок так пушисто кружит,

как будто голодные белые мушки,

людская лепёшка у входа лежит.

***

Проникнувшись яркой имперской идеей,

захватим колонии быстро, за миг,

отстроим английский уклад средь затеи

за счёт англичан и иных коренных.

***

Бл*дство телес, проституция духа,

общелюдской, препорочный накал.

Честные только лишь низшие мухи -

истинно любят воняющий кал.

***

С рожденья в рядах утомившихся трутней,

вкушаю нектары, гуляю, пою.

Но вот от еды и беспечнейших будней,

от снов, согрешений я не устаю.

***

Затеял войну с изначально неравным,

устроил над слабым лихой самосуд?

Его ж пожалеют девчата и парни,

тебя ж обвинят, а затем проклянут!

***

Главное в старости – воля к новинкам,

радость без болей, беды и кручин,

щедрая пенсия, цельность ботинок,

крепость ума и иных величин!

***

В офисе лучше становится сразу

думать, сидеть и с сознаньем дружить

в миг, когда юные, тётки-заразы