Сергей Пациашвили - Иерархия Щедрости в обществе и в природе

Различные народные приметы и прочие суеверия, которые были всегда как бы второй религией, существующей неофициально рядом с основной религией, представляют собой элементы как раз этого древнего, можно сказать, первобытного верования в Судьбу с бесчисленными ритуалами жеребьёвки. В вере в Судьбу всегда есть некоторый элемент мистического. Ведь никто точно не знает, что с ним случится, если он откажется следовать предписаниям жребия и поступать по-своему. Первобытного человека в этом отношении можно назвать агностиком. Он не знает, какие силы стоят за этим материальным миром, но допускает, что есть нечто, невидимое глазу, что может навредить ему, если он откажется следовать предписаниям прорицателей. Во всяком случае, тот, кто откажется следовать жребию, навлечёт на себя зависть. Например, если ему было предсказано быть бедняком, а он вопреки этому станет богатым, то вполне возможно, что бедный сосед будет завидовать ему и чинить всякие козни. Но если ему было предсказано стать богатым, он может сказать, что лишь следовал повелениям Судьбы, ему повезло, даже если это и не так. Точно также тот, кому предсказана была бедность, уже не будет считать, что он плохо работал, был неудачником и слаб умом, поскольку может также сказать, что такова Судьба, и ему просо не повезло. Таким образом снимается огромное напряжение, которое возникает в обществе от зависти, которое неизбежно появляется при товарно-денежных отношениях. Рыночная экономика, захватившая все сферы общества, в конце концов становится генератором нескончаемой зависти, которая неизбежно приводит ко всяким социальным взрывам. Но гадания и жеребьёвки с лёгкостью могут снимать это напряжение и не давать ему обостриться до предела. Собственно, в этом и заключается крайне важная функция дарообмена: упразднение напряжения, которое возникает в обществе от зависти.

В этом заключается великая мудрость всех древних верований и суеверий. Храмы-предсказатели, подобные Дельфийскому храму в Греции, играли в древних обществах колоссальную роль. Известно, что Дельфы были неофициальной столицей древней Греции, её сакральным центром. Когда греческий мир раскололся на два лагеря, ведущих между собой ожесточённую войну, каждое перемирие между сторонами включало в себя пункт: каждый грек, вне зависимости от той стороны, какую он занимал в конфликте, имел равный доступ к Дельфийскому храму и на территории Дельф находился в безопасности. С полной уверенностью можно сказать, что катастрофа Античности и всего человечества началась в тот день, когда по приказу византийского императора-христианина был закрыт Дельфийский храм. Но к этому мы ещё вернёмся. Храм в Дельфах формально был посвящён богу Аполлону. Связь этого бога с щедростью очевидна, солнце всегда было символом и воплощением мировой, космической щедрости. Совершенно задаром оно наделяет живых организмов таким необходимым для существования светом, свет – это ресурс, которого всегда в изобилии. И именно Аполлон, как солнечное божество, был покровителем храма-предсказателя в Дельфах. Это ещё одно подтверждение того, что щедрость всегда была тесно связана со жребием. Сам Аполлон носил ещё титул бога-мойрагета, то есть, дословно – вождя судеб. Такой же титул в греческом пантеоне носили бог Зевс и Дионис. Отсюда можно предположить, что изначально для древних бог – это не более чем персонификация Судьбы, такая же, как и мойры, но с более типическими человеческими чертами. Человек издревле так или иначе персонифицировал Судьбу, представляя её в виде разнообразных духов, указанные выше греческие мойры – тому подтверждение, но бог – это уже иная стадия персонификации, это ещё и существо со своей драматургией, он управляет судьбами, но не властен над своей судьбой. Какую бы мифологию мы не взяли, бог в ней – это существо со своей судьбой, над которой оно не властно. То есть, это элемент уже более сложного общества, организованного в города и государства, объединяющего множество племён и имеющего законы. При этом законы эти могут также быть продиктованы служителем культа Судьбы, как, например, была полностью составлена «Конституция» древней Спарты: царь задавал дельфийскому жрецу вопросы, типа «как нужно организовать собрание граждан?» или «как организовать суд?», и получал на них последовательные ответы, которые и обретали силу закона.

Поклонение богам несколько осложняло отношения человека с Судьбой. Боги сами могли принимать облик человека, например, какого-нибудь бродяги, который становился вестником судьбы, и обидеть которого означало тоже самое, что навлечь на себя гнев богов. Духи Судьбы не могли ещё воплощаться в человеке, они могли его только вдохновлять. Так, первые прорицатели считались именно вдохновлёнными мойрами, само слово «вдохновение» изначально как раз означало этот пророческий дар, данный какому-то живому существу. Нередко такую вдохновлённость можно было спутать с одержимостью. Лишь значительно позже термин «вдохновение» начинает использоваться по отношению к поэтам и прочим деятелям искусства. При этом изначальный смысл слова «вдохновение» частично утрачивается, считается, что поэтов вдохновляют именно боги, поэтому поэты нередко похожи на одержимых, и если их спросить, как спрашивал философ Сократ, о смысле их творений, то они сами зачастую не смогут ответить на этот вопрос. Но бог может уже не только вдохновлять человека, но и вселяться в него и принимать его облик. И, кстати, не только человеческий. Издревле считалось, что бог также может принять облик какого-нибудь животного, от крокодила и быка до какой-нибудь птицы. Поэтому к животным также нужно было относиться трепетно, как и к одиноким бродягам и также не наносить им вреда без нужды, дабы не навлечь на себя гнев божий. Охваченные богом люди и животные использовались для наиболее сложных ритуалов жеребьёвки, которые нередко были связаны с жертвоприношениями, поначалу даже с человеческими жертвоприношениями. Например, конфликт двух родов запросто мог привести к кровной мести, которая в конечном итоге могла обернуться гибелью обоих родов. Чтобы избежать такой родовой вражды или минимизировать её эффект, общество прибегало к третейскому суду охваченного богом человека или животного, чтобы тот сделал выбор, какой из двух конфликтующих сторон в конечном итоге присудить победу и при необходимости: представителя какой из сторон принести в жертву? Ритуал обставлялся максимально пышно и торжественно, с боем барабанов, с хоровыми песнопениями и горящими кострами, вся эта эстетика одновременно и легитимировала ритуал и усыпляла тревогу того, кто будет принесён в жертву ради сохранения общества. Под сохранением общества здесь следует понимать вовсе не сохранение какого-то коллектива и стада, а сохранение наиболее ценного, благородного типа, который и служил той опорой, на котором держалось всё иерархичное общество древности. Все понимали, что взаимное истребление благородных акторов приведёт к гибели благородства и наиболее ценного типа, потому, ради сохранения благородства нужно было умертвить одного актора, сохраняя жизнь второму. А поскольку оба они были равны по ценности, то выбор в пользу одного или второго совершался случайным образом, по жребию. При этом нужно понимать, что инициаторами этой практики были как раз эти самые ценные, то есть, самые эксплозивные представители стаи, которые в силу своей природной щедрости готовы были предоставить свою жизнь во власть слепого случая.