Яки Андрес Мартинес Роблес - Экзистенциальная философия для психотерапевтов… и других любопытных

В 1872 году Ницше опубликовал первую книгу под названием «Рождение трагедии».

В 1873 году участились недомогания, которые удручали его с 13 лет: он постоянно страдал от головных болей, боли в глазах, и был слаб желудком. Сам Ницше описывает свои симптомы следующим образом:

Мое существование – это ужасное бремя; я бы уже давно отбросил его от себя, если бы не в этом состоянии страдания и почти абсолютного отречения я сделал самые поучительные очерки и эксперименты в духовно-нравственной области… Постоянная боль, чувство, очень похожее на морскую болезнь, в течение многих часов дня, полупаралич, который затрудняет мою речь; и для разнообразия – бурные приступы (во время последнего меня рвало три дня и три ночи, я жаждал смерти)… Если бы я мог описать постоянный характер моих страданий, постоянную боль, давление в голове, в глазах и общее чувство паралича, которое поражает меня с головы до ног…! (Nietzsche, en Mann, 2000).

Как считает он сам, эти муки могли принести большую пользу. Томас Манн отражает это в «Докторе Фаустусе» (произведении, вдохновленном Ницше):

Сильные головные боли, которые заставляют главного героя сидеть запертым в полной темноте, уступают место вдохновению гения, когда исчезают. Как будто разум сократился, как будто весь сжатый мир внутри пещеры внезапно расширился энергией солнц, как будто весь его интеллект был сведен к точке взрыва: моменты невероятной ясности, предшествующие отрицанию любых возможностей. Инвалид, который внезапно восстанавливает свои силы и решает взойти на самую высокую вершину в мире, зная, что у него мало времени, перед тем как он вернется в самую глубокую пропасть (Gómez, 2000).

В 1878 году он начал большую критику ценностей с публикации «Человеческое, слишком человеческое».

В 1879 году (в возрасте 35 лет) ему пришлось окончательно отказаться от преподавания, поскольку здоровье все ухудшалось, и добровольно уйти в отставку. «Вероятно, афористический стиль Ницше не чужд этому заболеванию, поскольку для него было физически невозможно писать длительное время» (Sánchez, 2003). Тем не менее, Ницше не считал себя угнетенным или фрустрированным своей болезнью, полагая, что она его освободила, поскольку дала право радикально изменить свои привычки.

«Мое страдание я называю «псом». Он верный, неуместный, бесстыдный, грациозный и умный, каким бывает животное, и я могу ругать его, срывая свое плохое настроение, как это делают другие с настоящей собакой, своим сотрудником или своей женой» (Nietzsche, 1999).

Следующие десять лет жизни с этого момента он провел, путешествуя по различным европейским городам в поисках благоприятного климата, который ослабит его недуги.

В то время как его ранние работы вызвали некоторое волнение – как за, так и против («Происхождение трагедии» и «Несвоевременные размышления»), книги афоризмов почти не раскупались, поэтому в итоге ему самому пришлось оплатить печать своих сочинений.

В 1882 году он встречает Лу Саломе, 21-летнюю славянскую женщину, чрезвычайно смышлёную, которая заставила его безнадежно влюбиться, до такой степени, что через несколько дней после встречи он просит её о браке (в то время Ницше был уже зрелым 38-летним мужчиной). Ницше описывает её так: «… проницательна, как орлица, смела, как львица, и необычайно женственна» (в Гомес, 2000).

Однако, эта красивая и умная девушка с невинным лицом была холодной и расчетливой. Она отвергла его предложение, что вызвало глубокое разочарование Ницше. Впоследствии Лу Саломе станет одной из самых примечательных женщин своей эпохи, влияя не только на Ницше, но и на поэта Рильке и даже на Фрейда, с которым она установит прочные дружеские отношения.

Лу Саломе описала Ницше таким, каким впервые увидела его в тот день в Базилике Сан-Пьетро:

Я бы с удовольствием сказала, что самым ярким в его личности было то, что скрывалось от взгляда, но тем не менее бросалось в глаза: мученичество гордого, непризнанного одиночества.

Без сомнений, при первой встрече с Ницше ничто в нем не открывалось внешнему наблюдателю. Этот человек – среднего роста, кроткого вида, с черными волосами, зачесанными назад, скромно, хотя и с особой тщательностью, одетый вполне мог остаться незамеченным. Тонкие, необычайно выразительные очертания его губ были почти полностью скрыты под космами густых усов. Его смех был легким, и когда он говорил – никогда не повышал голос. Его манера двигаться была осторожной и скованной, словно бремя согнуло его плечи. Трудно представить этого человека посреди толпы; все его существо было отмечено особым знаком, который характеризует одиноких, – тех, кто родился, чтобы жить отдельно от людей.

Его руки, напротив, привлекали взгляд. Они были невероятно красивы и изящны, – и он сам говорил, что они раскрывают в нем гения… Что же до глаз, то они действительно его разоблачали. Несмотря на то, что они наполовину слепы, никоим образом не создавалось впечатления моргающего вглядывания, непреднамеренно докучного шпионажа, как происходит со многими близорукими людьми. Скорее, казалось, что они были стражами и хранителями собственного сокровища, – часовыми, которые запрещают доступ к непроницаемой тайне… дефектный взгляд придавал его чертам своеобразное очарование, потому что вместо отражения изменчивых внешних впечатлений, он отражал только то, что происходило в глубине. Глаза смотрели внутрь, и в то же время, казалось, блуждали по бесконечности или, лучше сказать, рассматривали интимное, как будто наблюдали за бесконечным. Ибо вся его деятельность заключалась в изучении человеческой души в поисках новых горизонтов, в поисках тех «неисчерпанных возможностей», которые он никогда не уставал создавать и трансформировать в глубине своей мысли. Когда, время от времени, в ходе какого-то диалога, который его возбуждал, он проявлял себя, в его глазах был волнительный блеск… Но когда он был грустен, его одиночество проявлялось мрачным настроением, почти угрожающим, словно исходящим из пламенных глубин, от той внутренней бездны, в лоне которой он всегда был один, и из которой ни с кем не мог поделиться своим одиночеством.

Поведение Ницше также производило впечатление скрытности и сдержанности. В личном общении он проявлял высокую образованность и почти женственную кротость, спокойную и приветливую серьезность; в отношениях радовался изысканным и элегантным формам жизни… (Salomé, 2000).

Последующие годы бы чередованием страданий из-за болезни и моментов ясного ума, которые Ницше посвящал писанию, – таким образом, он становился все более одиноким, поскольку его книги также не получали должного признания.

В 1888 году он находился в Турине, переживая период здоровья, благополучия и хорошего настроения. Тогда же он начал писать автобиографию, которую назовет «Ecce Homo», – в ней начинают проявляться признаки его зарождающегося психического расстройства в виде мотивов, характерных для мании величия. Некоторые из глав были названы: «Почему я такой мудрый»; «Почему я такой умный»; «Почему я пишу такие хорошие книги?»