Павел Максименко - PRO ET CONTRA. Вольные рассуждения о русском радикализме

Перцов рассказывает о том, как в канун 19 февраля члены правительства «почувствовали холодную дрожь между лопатками и ещё до восхода солнца приняли поспешные, скрытые меры, чтобы встретить ожидаемое крестьянское восстание. Кроме виртуальной мобилизации армии и полиции, мастерские получили специальные заказы на прутья для порки, которые были срочно отправлены в беспрецедентном количестве в различные части столицы и ее окрестностей. Владельцам фабрик в Санкт-Петербурге полиция дала специальную инструкцию, чтобы увеличить рабочее время так, чтобы рабочие были слишком утомлены для обдумывания любых опасных действий. Некоторые уважаемые источники рассказывают, как в ту ночь в Зимнем Дворце слонялась бледная, испуганная, беспокойная фигура Императора. Также рассказывали, как сразу после прокламации высшие чиновники приказали всем купцам поблагодарить Александра за новоиспеченную свободу и то, как владельцы фабрик, с помощью полиции, арестовывали рабочих, если они не выражали свои чувства лояльности к царю».

Загадочная «она» стала общепринятым синонимом «свободы» среди обычных людей.

Генералы и адъютанты, ответственные за контроль осуществления устава, осуществляли свою деятельность с помощью огромных сундуков, наполненные копиями Акта и огнестрельного оружия для личного пользования «по своему усмотрению и с целью морального убеждения и стимулирования ментального соответствия». Трусость бюрократов видела зарождающееся восстание в каждой бедной крестьянской девушке, стоящей в одиночестве в степи.

В главном Перцов не мог проявить ничего, кроме апатии среди людей в столице. Их ответы были уклончивыми: «Я неграмотный, я не читал эту штуку, но я слышал вчера, что для домашних крепостных (дворовых) будет свобода через два года, но для крестьян не будет никакой на долгое время». Или: «Я ходил на литургию, что-то вроде Указа был зачитано, но я мало что слышал: они сказали, что мы должны все ещё ждать „ее“, а пока как есть». Или: «Конечно, я начал читать, но в толк ничего не взял; это все написано для господ, а не для нас». «Не знаю, правду ли люди говорят, но кажется, что нет никакой свободы» «Это все, что я мог услышать 5 марта из запечатанных губ народа», – заключает Перцов.

Один землевладелец объявил: «Гора породила мышь»; в то время как высокопоставленный чиновник, будучи информированным о народном молчании, воскликнул: «Черт возьми! Эти скифы – все еще живы, или они мертвы исторически?»

Тем временем Император, «в счастливом настроении после его паники позапрошлой ночью», показывался своему народу и ездил целыми днями в тройке по Невскому со всей семьей, в сопровождении сильной военной охраны. Люди останавливались, снимали шапки, крестились и шли дальше молча. Полиция продолжала вызывать дворников для новых инструкций о том, как они должны вести себя, когда Его Величество проходил перед домами, находящимися в их ведении: они должны были выйти на улицу и кричать «Ура!» Кроме того, им было приказано“ подстрекать других к выражениям. благодарного чувства. Но Перцов замечает, что „с тех пор как народ уже давно искоренил привычку публичного самовыражения, планы полиции полностью провалились. Только самые лучшие из лучших и напуганные носильщики кричали «ура!»

Петербургские газеты и другие официальные источники содержат рассказы о знаменитом событии, когда крестьянские рабочие большого металлургического завода в Петербургском районе массово вышли на спонтанное представление царю хлеба и соли («на золотом подносе!») в знак благодарности за свободу. Перцов был очевидцем того, что на самом деле произошло, и его версия подтверждается другими независимыми доказательствами.

Любой, кто знаком с политическими условиями девятнадцатого века России, должен знать, что никакого спонтанного массового проявления любого рода невозможно было представить себе при наличии царя: если бы это произошло, это привело бы к массовым арестам и избиениям. Фактически, инициатива пришла от самого царя, и были проведены подготовительные работы генерал-губернатором Санкт-Петербурга Игнатьевым и директором фабрики (Василий Полетика, фигура достаточно известная среди русских промышленников XIX века), который решил устроить демонстрацию и пригласил других промышленников присоединиться к нему, написав обращение, которое один рабочий должен был прочитать царю и которое должны были подписать все рабочие. Большинство из них были, конечно, неграмотные и при подписании документа умоляли своего хозяина не обманывать их, потому что они считали, что это какая-то ловушка, втягивающая их в неприятности. («Батюшка, не подведи нас под что-нибудь худое, не погуби!»). Чтобы успокоить их страхи, Полетика направил демонстрантов в Невский монастырь, где они нашли «случайное собрание священнослужителей» в праздничных одеяниях. Кто-то слышал, как в толпе говорили: «Если бы только сегодня они бы перестали бить мужиков! В конце концов, они пришли сюда, чтобы отблагодарить Государя». Когда появился царь, Перцов услышал крики «ура!», а хлеб и соль на золотом подносе был должным образом преподнесен, на что Александр ответил: «Спасибо, что не забыли меня», а потом добавил известную фразу: «В радость или не в радость вам вы были освобождены: это не мой поступок, но дворян, ваших хозяев. Молитесь Богу, чтобы все закончилось счастливо!» Когда в толпе Перцов спросил нескольких демонстрантов, почему они пришли, услышал в ответ: «Если хозяева приказывают, как ты можешь не пойти?»

За примером Полетики последовали другие. «Преувеличения», – продолжает Перцов, – «имеют заразное качество в России, где они распространяются от человека к человеку со скоростью молнии, увеличиваясь в процессе как в отношении объема деградации человеческого достоинства и числа тех, кто разлагается». Другим удалось собрать не только мужиков, но и крестьянских женщин и детей из различных деревень. Мальчики несли хлеб и соль, а девочки дарили цветы императрице. Перцов подслушал чьё-то замечание в известном петербургском салоне, «что было почти невозможно без смеха смотреть на этих мужикообразных белых негритянок, которые ехали впервые в жизни по Невскому проспекту в нанятых экипажах, торжественно держа перед собой изысканные диковинные цветы, названия которых они даже никогда не слышали». Перцов говорит, что в конце концов все это приобрело такой явно меркантильный и фарсовый характер что Александр, к его чести, положил конец суматохе. И когда редакторы газет спроектировали серию банкетов в честь освобождения, царь отказался от участия, хотя Перцов предполагает, что это было связано с чрезмерно затяжным и изнурительным характером этих мероприятий, которые «отвлекали его от охоты и разводов». Чтобы компенсировать их разочарованное желание выразить свое «холопство и ноголизание», патриотические редакторы перешли к следующему этапу царепоклонения, с новыми силами и усердием в их статьях, которые Александр, как известно, почти никогда не читал.