Мераб Мамардашвили - Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии

§ 87а. Но с прошлым вообще дело обстоит сложно. Когда в физике говорят, что предшествующее состояние (А) определяет последующее (В), то А внутри себя неразличимо относительно прошлого (его история в последовательности А-В снята) [50], поскольку и А и В в целом различены оба относительно бесконечно однородного абсолютного пространства и времени, то есть такого, которое уже дано (как бесконечное и содержащее принудительную информацию) и объемлет, охватывает извне и то и другое [51]. (Поэтому, кстати, и возможна наглядная модель непрерывной причинной последовательности.) Мы же должны строить пространство и время (как определенный внутренний продукт), и притом на основе финитизма.

С другой стороны, так называемая «частная временная последовательность» внутреннего сознания времени ничего не дает. Память не сложишь (поскольку память прошлого [52]— факт настоящего и слово «потенциальность» мало что спасает) из атомов, кирпичиков, ячеек линейно слагаемых объектов аналитической, «индивидной» онтологии — получаются бесконечные числа, не умещаемые в число ганглионов мозга. К тому же преобразование, вписывание (в целях consistency) много- и мнимомерных эклозий в классическое выражение в принципе предполагает замирье, — фон, облако более широкого ненаблюдаемого. Этот фон ненаблюдаемого (непредметного) включает и «нас самих». Пульсации ведь прерывчатый ряд дискретных реинскрипций в генерируемых объектах одного состояния (не говоря уже о структурных отношениях сознания: они реализуют закон вмещения — мало ли что в мире, это мы должны вмешать). Речь должна идти об особых предметах и о скрытой памяти их поля сил (в отличие от произведений искусства, скрытая память которых находится в рамках сделанной формы — то есть в целом видимой, слышимой, обозримой и так далее). Мы имеем дело с произведением мысли, а не ячеечным текстом книги и изложения. А произведение мысли — живое существо, имеющее тело (с жизнеподобными чертами), и не совпадает с обозримым сделанным текстом, и эти сверхиндивиды образуют с каждым из нас в отдельности сложное структурное целое (и лишь к ним применимо понятие «виртуальностей»).

§ 88. И понять их (исторически) можно лишь в контексте производства (или эффектов машин производства), а не творчества или открытия, чистых ментальных копий сути вещей. Для этого нужно «подвесить» не только объект феноменологической абстракцией, но и субъект: мы не знаем, что такое научное сознание в отличие от обыденного, наука в отличие от культуры и метафизических картин мира, понятие в отличие от образа, и разум в отличие от чувств и тому подобное. Более того, акт мысли не есть эманация простой натуральной способности — он еще должен быть создан, творческое мышление есть прежде всего создание акта мысли в мысли (то есть не производство конкретных мыслей о предметах, а самого акта как их априорной возможности). Как говорил Пруст о Гюго, он «еще мыслит, вместо того, чтобы, как природа, давать мыслить» (ср. с «натура натуранс», с порождающими свойствами сознания). Все дело в применении машины (а не в предположении готового мира смысла, упорядоченной тотальности всех смыслов), которая должна произвести мысль в элементе мысли. Уже Бергсон знал, что время означает, что целое не дано, не может даваться. Но это не значит, что оно все- таки составляется в другом измерении (которым как раз и было бы время), наоборот, оно будет иметь время как конечного трансверсального интерпретатора всех возможных время пространств, а само не будет одним целым в пространстве, ни последовательностью во времени. Например, вспомнить не значит творить, наоборот, творить, чтобы вспомнить (то есть создать память как условие помнимого). Или: не творить — это мыслить, а мыслить — это творить и прежде всего творить акт мысли, то есть мыслить — это давать мыслить. Перескочить в мир, посредством которого индивиду ируемся. В отличие от волевого и сознательного упражнения готовых абстрактных способностей, чистого стремления знать, общей доброй воли сообщества, договаривающегося о значениях слов и вещей, об эксплицитных и однозначно сообщаемых содержаниях. Как будто мы можем (помимо синтеза времени, который и есть создание способности данных мыслей и эфира их мысли) выбирать и хотеть будущие мысли, вперив готовый взгляд и волю в простирающуюся впереди пустоту! И, более того, мы не располагаем всеми нашими способностями одновременно (versus фикция некоей «тотальной души»!). Как и забывать можем.

§ 89. Экспликация имплицированного и комплицированного. Она начинается вынуждением, жизнь есть начало науки (иначе нет причины, чтобы свободное действие происходило) — как у Платона: есть вещи, которые оставляют пассивными, а есть «перцепции, противоположные в одно и то же время». И случайно, и неумолимо.

§ 90. К проблеме нереализованного, не проработанного до конца, сказывающегося кристаллизациями и сцеплениями (которые нужно развязывать и так далее): все это частные антиномии более общей антиномии бесконечного (задача бесконечна, а выполняться она должна конечными средствами). Неявность зависимостей, работа предметно-деятельностных телесностей (то есть моей «третьей субстанции») имеет своим источником время, то есть парадокс положения человека, в самом сердце его лежащую антиномию неминуемо конечного выражения бесконечного в принципе и по задаче (то есть столь же неминуемо бесконечного). (В этом смысле бытие метафорично, не линейно и не в последовательности развернуто, а не литература). Конечное-смысловое завершенное представление не пройденного (не проработанного), «известное присутствие неизвестного». С определением бесконечного ср. Спиноза: «неизвестные атрибуты». Отсюда бесконечно обновляемое, открытое состояние. А уж из не явности, из предметно-деятельностного (в том числе из уложенности в него не проработанного до конца) включения в каузальный мир вырастает все остальное — системные разветвления и прорастания, культурная работа «произведений», человеческих объектов и картин мира, структурные связи (отличные от содержательных). И — обратной связью из космоса, из сферы — ритмы, циклы, пульсации. Развитие, эволюция (то есть особые эволюционирующие или превращающиеся объекты, с мутациями и тому подобное) суть космическая сторона дела или, если угодно, сферическая, — состояния подвешены в этом разрезе. [Если, конечно, под миром как космосом понимать предельный горизонт всего, наводимый присутствием наших за представленностью нам вещей. Великие символы (прежде чем стать внутренне пронизывающим строем знаний, объективных описаний частных предметных областей) рождаются в этом горизонте как символы состояний и структур сознания. И поскольку всякое знание в конечном счете, через многие опосредования связано с этими символами, то всякое знание имеет космическое состояние в каждой своей точке. Не будучи концепцией или контролируемым суждением, они имеют лишь феноменологическую реальность в этом разрезе — поэтому в ней и можно говорить о «мировой плоти». В этом смысле историческая наука должна уметь в говоримом и утверждаемом об универсуме выявлять космосы. Космосы-картины мира.]