Игорь Беляев - Древнеарийская философия том 1 и том 2

Спору нет, и «в существовании подобных ценностей вряд ли кто-нибудь сомневается» 101. И, учитывая, что «красота и интеллектуальность – атрибуты математики ради математики» 102, всё же «позволительно усомниться в том, что они могут служить достаточным основанием для огромного числа работ по чистой математике» 103.

Дело в том, что «эти ценности не вносят никакого вклада в то, что придаёт математике наибольшую значимость – в изучение природы» 104. И потому «позволительно усомниться в том, что они могут служить достаточным основанием для огромного количества работ по чистой математике» 105.

В принципе, прикладных математиков не очень заботит строгость их доказательств – им важно соответствие теорий практике. Их оппоненты могут находить неточности в проведённых прикладными математиками доказательствах, но «никому из чистых математиков не приходит в голову задуматься над тем, для чего же нужна их наука» 106.

В результате, «физикам и представителям других наук не остаётся ничего другого, как оплакивать то горестное положение, в котором они оказались» 107. А ведь, в полном соответствии с рекомендациями древнеарийской философии «математикам неоднократно предоставлялась возможность внести свой вклад в решение физических проблем первостепенной важности, но математики неизменно упускали свой шанс» 108.

Правда, в конце концов, «некоторые из этих проблем полностью или частично каким-то образом всё же проникли в математику, но математикам не известно ни их происхождение, ни физическая значимость» 109. Что тут скажешь, положение действительно печальное, и его причина заключается в том, что математикам и не на что опереться.

Действительно, согласно древнеарийской философии, чрезмерная абстракция, которой грешит сейчас математика, не может не привести к осложнениям. Попытки же их разрешить приводят к тому, катастрофически не хватает времени на фундаментальные исследования, и руки не доходят до каких-то приложений, ибо завтра столь тщательно построенное, но держащееся исключительно на честном слове здание современной математики может рухнуть.

В результате, математика замыкается в себе, и «в наше время нередко приходится слышать и читать заявления математиков о том, что их наука не зависит от естественных наук» 110. И, как ни печально такое положение дел, особенно с точки зрения древнеарийской философии, но «математики теперь, не колеблясь, открыто признают, что их интересы сосредоточены на чистой математике, а физика им безразлична» 111.

И потому вовсе не оспариваемая древнеарийской философией «разумная потребность в изучении целого класса проблем с целью более глубокого понимания частных случаев и в абстракции с целью выявления сущности проблемы стала не более чем предлогом для обобщений ради обобщений и абстракции ради абстракций» 112. Как такое не похоже на прошлые времена, когда «математические теории дали человечеству возможность обнаружить порядок и план всюду в природе, где только их можно было найти» 113.

В своё время «они помогли нам частично или полностью овладеть обширными областями знания» 114. Но, невзирая на столь явные и продуктивные уроки прежних свершений, «большинство математиков предало забвению древние традиции и наследие её прошлого» 115.

В результате, и, чем дальше, тем больше «наполненные глубоким содержанием сигналы, которые посылает нам природа, достигают лишь закрытых глаз и нечутко прислушивающихся ушей» 116. А «математики продолжают жить на проценты от репутации, заработанной их предшественниками, и жаждут при этом шумного одобрения и такой же поддержки, какую математика имела в прошлом» 117.

Впрочем, кое-где, «чистые математики пошли ещё дальше – они изгнали прикладных математиков из своего братства в надежде, что им одним достанется вся слава, которую снискали их предшественники» 118. Но, на самом деле, согласно древнеарийской философии «они выбросили за борт богатейший источник идей и беспечно транжирят накопленное ранее богатство» 119, ибо «в погоне за блуждающим огоньком они покинули пределы реального мира» 120.

Время от времени в своё оправдание «некоторые чистые математики… продолжают твердить о потенциальной ценности своих математических работ для естественных наук» 121и «утверждают, что создают модели для теоретического естествознания» 122. Но, чтобы они не говорили в своё оправдание, и на какие бы аргументы не опирались, «в действительности подобная цель их нисколько не занимает» 123.

Дело в том, что, «большинство математиков абсолютно не сведущи в естественных науках» 124, и «они просто не в состоянии создавать такие модели» 125. Как следствие, «судя по опыту прошлого, маловероятно, что многие из современных математических исследований внесут какой-нибудь вклад в развитие естественных наук» 126.

И так неминуемо произойдёт, несмотря на то, что «сфера приложений математики в науке и технике расширяется необычайно быстро» 127. А как же может быть иначе, ибо, полностью игнорируя данную тенденцию, «современные математики упускают из виду, что ценность их науки определяется, прежде всего, тем вкладом, который она вносит в познание законов природы и в овладение природой» 128.

Впрочем, подобное их умонастроение понятно, ибо, «утратив за последние сто лет развития математики – становившейся всё более чистой – остроту зрения, математики разучились читать книгу природы и потеряли охоту к подобному чтению» 129. И, «поскольку система ценностей, принятая в математическом сообществе, отдаёт предпочтение чистой математике, лучшие работы в области прикладной математики выполняют инженеры-электрики, вычислители, биологи, физики, химики и астрономы» 130.

При подобном отношении к делу математику ждёт незавидное будущее. С точки зрения здравого смысла, «математика должна прочно стоять на земле и уходить головой в облака» 131.

Ведь, и история науки показывает, что «подлинную, живую, содержательную математику рождает сочетание абстракции и конкретных проблем» 132а «чрезмерное внимание к искусственным проблемам чревато опасностью» 13. Короче говоря, «математика – чудесное изобретение, но его суть кроется в способности человеческого разума конструировать модели сложных и, казалось бы, не поддающихся описанию явлений природы» 134