Игорь Беляев - Древнеарийская философия том 1 и том 2

Именно «греки первыми начали изучать разнообразные загадочные и сложные явления природы и предприняли попытку понять их» 216. Идя таким путём, «свой разум они противопоставили хаосу на первый взгляд случайных явлений и вознамерились пролить на них свет» 217.

В результате, «греки выработали концепцию Вселенной, ставшую основной на всех последующих этапах развития европейской мысли» 218. И самым главным достижением древних греков было то, что «их отношение было рациональным, критическим и нерелигиозным» 219.

Решительно «греки отказались от мифов, равно как и от веры в богов, по своей прихоти правящих человеком и всем миром» 220. Шаг за шагом, «постепенно греческие мыслители создали учение об упорядоченной природе, бесперебойно функционирующей по единому плану» 221.

И действительно, « оказалось, что природа устроена рационально, и единый план, лежащий в её основе, хотя и не поддаётся воздействию со стороны человека, вполне постижим» 222. Конечно же, «решающим шагом, позволившим рассеять ореол таинственности и мистицизма, окружавший явления природы, и «навести порядок» в их кажущемся хаосе, стало применение математики» 223.

Разумеется, «этот шаг потребовал от греков не меньшей прозорливости, интуиции и глубины, чем вера в силу человеческого разума» 224. Для них непреложным было то обстоятельство, что «план, по которому построена Вселенная, имеет математический характер – и только математика позволяет человеку открыть этот план» 225.

Иными словами древние греки в VI в. до. н. э. совершили революцию. Если быть объективным, то греки в своём стремлении полагаться на свои силы были не одиноки.

Нечто аналогичное из самых поздних проявлений подобного подхода встречается у монголов вплоть до периода сложения и расцвета империи Чингисхана включительно. Согласно религиозным представлениям монголов их Бог или «Вечное Небо требует не только молитвы, но и активности» 226.

Правда, в отличие от древних греков, средневековые монголы не были материалистами. Но, как выяснится в заключение настоящего тома, наличие подобных представлений о Боге у них является далеко не случайным.

Остаётся только ответить на вопрос, сами ли древние греки «осмелились взглянуть природе в лицо» или их кто-то подтолкнул их к такой постановке вопроса. Иначе говоря, была ли совершённая ими революция во взгляде на мир стихийной или, как показывает история почти всех революций, о которых до нас дошли задокументированные свидетельства, готовилась в тиши синагог под самым бдительным оком высшего раввината или тайного мирового правительства?

По мнению автора, не может быть иной точки зрения на данный вопрос, кроме того, что научная революция Древней Греции произошла не сама по себе, а с подачи высшего раввината. Слишком серьёзные доводы говорят в пользу именно такого сценария развития событий.

Причина, разумеется, в абстрактности древнеарийской философии. И потому, как оно будет доказываться автором в заключение настоящего тома, монопольное право на владение ею возможно и без прикладных её аспектов.

Однако, именно прикладные аспекты и используются в практической деятельности по обустройству своего окружения человеком. А они во многом были утрачены высшим раввинатом после Великого Потопа.

И глобальная синагога была вынуждена стимулировать научную и деятельность, безусловно, как и в случае Древней Греции, имеющую во многом неприходящую и самостоятельную ценность, в основном, с прикладным уклоном, для того, чтобы восстановить потери ею прикладного знания. Подобный подход, кстати говоря, не такая уж и редкость, и до сих пор мировое еврейство именно так и паразитирует на науке, широко используя институт околонаучной среды 227.

Разумеется, у представителей ортодоксальной науки на текущий предмет обсуждения имеется иная точка зрения. По их мнению, «в VIв. до н. э. в Милете сложилась благоприятная обстановка, позволившая человеческому разуму раскрепоститься и вступить на путь осмысления окружающего мира» 228.

Произошло всё такое эпохальное событие якобы потому, что «ремёсла и торговля принесли городу процветание» 229. Далее, проще некуда, поскольку «благосостояние обеспечило гражданам Милета комфорт и досуг, дало возможность совершать далёкие путешествия» 230.

И, «бывая в Египте, Вавилоне и других странах древнего мира жители Милета впитывали богатство и достижения восточной мысли» 231. Как следствие, «в своём материальном благополучии милетцы видели свидетельство того, что они способны многое свершить, не полагаясь на помощь богов, и постепенно наиболее смелые умы пришли к дерзкой мысли о том, что вся Вселенная в целом познаваема, доступна человеческому разуму» 232.

Видите, как у сионистов всё просто! Торговля, путешествия, рост благосостояния, либеральные порядки, досуг и культурный обмен, а затем сразу же и научная деятельность.

На взгляд автора, правда, только тут имеется небольшая неувязочка. Ведь не у одних только милетцев в те времена были порядки, отличающиеся либеральностью, да и не только они одни тогда торговали, путешествовали, увеличивали рост своего благосостояния, благодаря чему у них появлялся досуг, который они пытались занять, совершая культурный обмен, и раздумывая об устройстве Вселенной.

Однако, научная работа, несмотря на проявление таких факторов во многих местах, почему-то впервые закипела именно в Милете, благодаря чему «Фалес Милетский и его ионийские коллеги далеко ушли вперёд от мышления предшествующих цивилизаций» 233. По мнению автора, причины такого интеллектуального прорыва невозможно объяснить одними торговлей и ремёслами, пусть даже и очень удачными и прибыльными.

Дело в том, что почти все достижения ионийцев, а затем и всех древних греков, включая иные греческие колонии, прежде всего, в Сицилии и юге Италии, являются результатом длительной эволюции мысли. Например, древнегреческий философ Анаксимандр ещё в VI в. до н. э. считал, что и Земля должна быть круглой.

Правда, в ходе своих рассуждений он апеллировал к совершенству шара. Но, все равно, для того времени подобные взгляды были чрезвычайно передовыми.

И одним лишь высоким уровнем благосостояния такие свершения объяснить невозможно. Нужна традиция, а на её создание требуются немало веков целенаправленной работы, которых у древних греков, по мнению автора, не было.

И потому автор считает, что разумное объяснение всех таких феноменов может быть только одним. И оно заключается в том, что взрыв научной активности в Древней Греции произошёл не сам по себе, а под влиянием глобальной синагоги, которая начала отрабатывать и совершенствовать технологию своего паразитизма на науке.