Людмила Нефёдова - Онтология поэтического слова Артюра Рембо

Comme je descendais des Fleuves
impassibles,
Je ne me sentis plus
guidé par les haleurs:
Des Peaux-Rouges criards les avaient
pris pour cibles,
Les ayant cloués nus aux
poteaux de couleurs.
J’étais insoucieux de tous
les équipages,
Porteur de blés
flamands ou de cotons anglais.
Quand avec mes haleurs ont
fini ces tapages,
Les Fleuves m’ont laissé descendre où
je voulais.
Dans les clapotements furieux des
marées,
Moi, l’autre hiver, plus sourd que les
cerveaux d’enfants,
Je courus! Et les Péninsules démarrées
N’ont pas subi tohu-bohus plus
triomphants.
La tampête a béni mes
éveils maritimes
Plus léger qu’un bouchon j’ai dansé sur
les flots
Qu’on appelle rouleurs
éternels de victimes,
Dis nuits, sans regretter l’œil
niais des falots!
Plus douce qu’aux enfants la chair des
pommes sures,
L’eau verte pénétra
ma coque de sapin
Et des taches de vins bleus et des
vomissures
Me lava, dispersant gouvernail
et grappin.
Et des lors, je me suis baigné dans le
Poème
De la Mer, infusé d’astres, et lactescent,
Dévorant les azurs verts; où, flottaison
blême
Et ravie, un noyé pensif parfois descend;
Où, teignant tout à coup
les bleuités, délires
Et rhythmes lents sous
les rutilements du jour,
Plus forte que l’alcool, plus vastes que
nos lyres,
Fermentent les rousseurs amères de
l’amour!
Je sais les cieux crevant en éclairs, et les
trombes
Et les ressacs et les courants: je sais le soir,
L’Aube exaltée ainsi qu’un peuple de
colombes,
Et j’ai vu quelquefois ce que l’homme a
cru voir!
J’ai vu le soleil bas, taché d’horreurs
mystiques. Illuminant de longs figements violets,
Pareils à des acteurs de drames très
antiques
Les flots roulant au loin leurs
frissons de volets!
L’ai rêvé la nuit verte aux neiges
éblouies,
Baiser montant aux yeux des mers avec
lenteurs, La circulation des sèves inouïes,
Et l’éveil jaune et bleu des phosphores
chanteurs!
J’ai suivi, des mos plains, pareille aux
vacheries
Hystériques, la houle à l’assaut des récifs,
Sans songer que les pieds lumineux des
Maries
Pussent forcer le mufle aux Océans
poussifs!
J’ai heurté, savez-vous,
d’incroyables Florides
Mêlant aux fleurs des yeux de panthères
à peaux
D’hommes! Des arcs-en-ciel tendus
comme des brides
Sous l’horizon des mers, à de glauques
troupeaux!
J’ai vu fermenter les marais, énormes,
nasses
Où pourrit dans les joncs tout un
Léviathan!
Des écroulements d’eaux au milieu
des bonaces,
Et les lointains vers les gouffres
cataractant!
Glaciers, soleils, d’argent, flots nacreux,
cieux de braises!
Echouages hideux au fond des golfes
bruns
Où les serpents géants dévorés des
punaises
Choient, des arbres tordus, avec de
noirs parfums!
J’aurais voulu montrer aux enfants ces
dorades
Du flot bleu, ces poissons d’or, ces
poissons chantants.
– Des écumes de fleurs ont bercé mes
dérades,
Et d’ineffables vents
m’ont ailé par instants.
Parfois, martyr lassé des pôles
et des zones,
La mer dont le sanglot faisait mon
roulis doux
Montait vers moi ses fleurs d’ombre
aux ventouses jaunes
Et je restais, ainsi qu’une femme
à genoux…
Presque île, ballottant sur mes bords les
querelles
Et les fientes d’oiseaux clabaudeurs aux
yenx blonds.
Et je voguais, lorsqu’à travers mes liens
frêles
Des noyés descendaient dormir,
à reculons!
Or moi, bateau perdu sous les cheveux
des anses,
Jeté par l’ouragan dans l’éther
sans oiseau,
Moi dont les Monitors et les voiliers
des Hanses
N’auraient pas repêché la carcasse ivre
d’eau;
Libre, fumant, monté de brumes
violettes,
Moi qui trouais le ciel rougeoyant
comme un mur
Qui porte, confiture exquise aux bons
poètes,
Des lichens de soleil et des morves
d’azur;
Qui courais, taché de lunules
électriques,
Planche folle, escorté
des hippocampes noirs,
Quand les juillets faisaient crouler
à coups de triques
Les cieux ultramarins aux ardents
entonnoirs;
Moi qui tremblais, sentant geindre
à cinquante lieues
Le rut des Béhémots et les Maelstroms
épais,
Fileur éternel des immobilités bleues,
Je regrette l’Europe aux anciens
parapets!
J’ai vu des archipels sidéraux!
et des îles
Dont les cieux délsirants sont ouverts
au vogueur:
– Est-ce en ces nuits sans fonds que tu
dors et t’exiles,
Million d’oiseaux d’or, ô future
Vigueur?
Mais, vrai, j’ai trop pleuré! Les Aubes
sont navrantes.
Toute lune est atroce et tout soleil
amer:
L’âcre amour m’a gonflé de torpeurs
enivrantes.
О que ma quille éclate!
О que j’aille à la mer!
Si je désire une eau d’Europe, c’est la
flache
Noir et froide où vers le crepuscule
embaumé
Un enfant accroupi plein de tristesses,
lâche
Un bateau frêle comme un papillon
de mai.
Je ne puis plus, baigné de vos
langueurs, о lames,
Enlever leur sillage aux porteurs
de cotons,
Ni traverser l’orgueil des drapeaux
et des flammes,
Ni nager sous les yeux horribles
des pontons.

Лишь только я пустился по Рекам
бесстрастным,
Я не чувствовал себя более
управляемым бурлаками:
Краснокожими крикливыми они были
взяты для мишеней,
Пригвождённые нагими к столбам
раскрашенным.
Я был равнодушен к любым
снаряжениям,
Носитель ли пшеницы фламандской
или хлопка английского.
Когда с моими бурлаками были
закончены эти разборки,
Реки мне предоставили спускаться,
где я хотел.
В плесках яростных приливов и отливов,
Я иною зимой более глухой, чем мозги
детей,
Я держал курс! И полуострова
отшвартованные
Не выдерживали хаоса столь
победоносного .

Буря благословляла мои пробуждения
морские.
Более лёгкий, чем пробка я протанцевал
на волнах,
Что призывали неустойчивые судна
в вечные жертвы,
Десятки ночей, не сожалея, на глазах
глупых фонарей.
Более нежная, чем для детей плоть
яблок кисловатых,
Вода зелёная пронизывала мой
корпус сосновый
И пятна вин голубых и рвоты
С меня смывала, разбрасывая руль
и багор.
И с тех пор я купаюсь в Поэме
Моря, вливаюсь в светила и млечность,
Пожирающую лазури зелёные; где
ватерлиния мертвенно бледна
И восхитительна, утопленник
задумчивый иногда спускается;
Где окрашивая всё внезапно синевами,
бредами
И ритмы медленные под блистаниями
дня,
Более сильные, чем алкоголь, более
обширные, наши лиры,
Волнуют рыжими горечами любви!
Я знаю небеса, порванные молниями,
и смерчи,
И буруны, и потоки; я знаю вечер,
До рассвета взволнованный, словно
стая голубок,
И я видел кое-что, что человек
распущенный видит!
Я видел солнце низкое, запятнанное
ужасами мистическими.
Освещающее длинными сгущениями
фиолетовыми,
Подобные актёрам драм очень древних,
Волны, катящие вдаль свои дрожащие
лопасти!
Я мечтал ночью зелёной в снегах
ослепительных
Целовать поднимающиеся в глазах
моря с медлительностью,
О движении соков юности небывалых
И пробуждении жёлтых и фосфорных
певцов!
Я следовал месяцы, заполненный
до отказа, подобно коровникам
Истерическим в зыби на штурме рифов,
Не помышляя, что ступни светлые
Марии
Усмирят рожу Океанов запалённых!
Я сталкивался, вы знаете,
с невероятными Флоридами,
Смешивая в цветах глаза
пантер с кожей
Людей! С арками небес, натянутыми,
словно вожжи
Под горизонтом морей к бирюзовым
стадам!
Я видел закисание болот огромных,
верши,
Где гнил в тростниках огромный
Левиафан!
Обвалы вод посреди мёртвых штилей,
И дали, простирающиеся к безднам
помутневшим!
Ледники, солнца серебряные, волны
перламутровые, небеса раскалённые!
Посадки гнусные на мель дна заливов
коричневых,
Где змеи исполинские, пожираемые
клопами,
Свисают с деревьев искривлённых
с чёрными благоуханиями!
Я бы хотел показать детям этих дорад
Из волны голубой, этих рыб золотых,
этих рыб поющих.
Пенами цветов укачивались мои якоря
И невыразимыми ветрами
меня окрыляло мгновениями.
Иногда, жертва, утомлённая полюсами
и зонами,
Море, чьё рыдание делало мою качку
нежной,
Поднимало ко мне свои цветы из мрака
в присосках жёлтых,
И я оставался, словно женщина,
коленопреклонённым…
Полуостров, раскачивающийся на моих
бортах, перебранки
И испражнения птиц-крикунов
с глазами белыми.
И я блуждал, в то время как сквозь мои
соединения хрупкие
Утопленники опускались спать,
пятясь задом!
Теперь я корабль, затерянный
под волосами бухточек,
Заброшенный ураганом в эфир
без птиц,
Я, которому Мониторы и парусники
Ганзейские
Не выудили каркас пьяный из воды;
Свободному, дымящему, воспарившему
из туманов фиолетовых,
Мне, кто дырявил небо, рдеющее,
словно стену,
Нести конфитюр (засахаренный изыск)
хорошим поэтам
Из лишайников солнца и соплей
лазури;
Кто курсировал, пятная полулуночками
электрическими
Настил крупноячеистой сети,
эскортируемый морскими коньками
чёрными,
Когда июли крушили, словно ударами
дубин
Небеса ультрамариновые в пылающих
воронках;
Я, который трепетал, чувствуя оханье
в пятидесяти лье
Дороги бегемотов и Мальстромы
плотные,
Вечный соглядатай неподвижностей
голубых,
Я скучал о Европе в древних парапетах.
Я видел архипелаги ошеломительные
и острова,
В которых небеса разверзались
мореплавателю:
–Не в такие ли ночи бездонные,
ты спишь изгнанная,
Миллион птиц золотых, о, будущая
Мощь?
Но, правда, я слишком много плакал!
Рассветы душераздирающи,
Луна совсем свирепа и солнце
полностью горестно.
Горчайшая любовь меня раздула
оцепенениями упоительными,
О, как мой киль трещит!
О, как я окрылён морем!
И если я пожелаю воды Европы,
этой лужи,
Чёрной и холодной, где к сумеркам
благоуханным
Ребёнок на корточках, полный грусти,
пускает
Кораблик хрупкий, словно майская
бабочка.
Я после не смогу более купаться
в вашей истоме, о, волны,
Похищать их скорость у носителей
хлопка,
Ни пересекаться с надменностью
знамён и флагов,
Ни проплывать под глазами ужасными
мостов.