Людмила Нефёдова - Онтология поэтического слова Артюра Рембо

Номинации porteur (носитель) и bateau (корабль) акцентируют содержательный аспект бытия, дифференцируя в нём предназначение: быть кораблем, отдавшимся произволу равнодушных к нему стихий, быть носителем груза, к которому безучастен. Рембо нивелирует эту прагматическую функцию героя, его утилитарное назначение, оставляя ему только чистое движение, в котором осуществляется его, корабля, бытие. «Быть» у Рембо, таким образом, имеет большую значимость, чем быть кем-то или чем-то.

Таково стартовое условие самоосуществления и самоидентификации субъекта.

Рассмотрим некоторые основные точки траектории самоидентификации Я лирического героя. Прежде всего достаточно чётко фиксирован отрыв корабля от управляемых начал и свободное плавание-спуск по рекам бесстрастным:

___

Движение-бытие пьяного корабля начинается с косвенного указания на существование связи и решительный обрыв её. В отрыве от управляемых начал соединяются еще сохранившаяся энергия этих начал, давшая кораблю извне первотолчок с внутренним намерением свободного движения самого героя. Воля к ничем не стесняемой свободе сливается с высшей волей, дарующей эту свободу, а относительность последней определяется руслом рек, по которым «пустился бродяжить» пьяный корабль.

Решительный отрыв корабля от основ сопряжён с его равнодушием к смыслу движения и к судьбоносной предначертанности – нести привычную для корабля ношу, быть перевозчиком какого-либо груза. Свобода мыслится лирическим героем как абсолютная, не ограниченная какими-либо рамками:

___

Такое беззаботно равнодушное отношение лирического героя к прагматическим задачам является особенностью детского мироощущения, глухотою детского мозга. Я лирического героя осознаёт в себе данное свойство, чувствуя себя «Plus sourd que les cerveax d’enfants» (более глухим, чем мозги детей), не проснувшимся и не осознавшим смысл своего движения. Свобода опьяняет, но в ней нет ни цели, ни смысла. В дальнейшем равнодушие перейдет в раздражение, утомление и «распирание» от переполненности грузом.

Фиксируется осознание наслаждения свободой через осуществление разных форм спонтанного, непредсказуемого движения: ощущение легкости пробки, танцующей на волнах:

___

Приводит в восторг вселенский уровнь хаоса: «tohus-bohus» (суеты и суматохи). Движение дарит радость танцевальной вибрации, ощущение опасности, раскрепощения и вседозволенности.

В тексте имеется целый ряд акцентов на вкусовых, осязательных, слуховых восприятиях, обонятельных ощущениях-чувствованиях, а также зрительные восприятия света и цвета. Это фиксация первозданного априорного постижения универсума с разграничением в познании Я и не Я:

___

Чувственные даты становятся более определёнными, усиливаются, дифференцируются. Наибольшую значимость приобретают зрительные образы. Мир видится как глобально протяжённый, целостный в неистовых контрастах цвета и формы. Он является вместилищем медленных световых и цветовых ритмов в сияниях дня, в нём «бродят соки юности небывалые», он воспринимается лирическим героем как «поэма моря» с «арками радуг», «настоянная на светилах и млечности». Воздействие мира на субъект осознаётся более «сильным, чем алкоголь», более «обширным, чем звучание лиры» – он «волнует рыжими горечами любви».

Рембо позволяет увидеть, как чувственно-ощущающее начало познания начинает уступать место рефлексивно-эмоциональному. Это происходит через акцентуацию в познании формы:

le muffle aux Océans pussifs (рожу океанов запалённых);

les pieds lumineux des Maries (ступни светлые Марий);

mêlant aux des yeux de panthérs a peaux d’hommes (смешанные в цветах глаза пантер с кожей людей);

ou pourrit dans les joncs tout Leviathan (гниющий в тростниках Левиафан);

les serpents géants dévoré des punaises (исполинские змеи, пожираемые клопами).

Осознанные формы движутся, смешиваются, звучат, благоухают и источают зловоние. Они то удаляются, то приближаются, становятся интересны, осмысленны с ценностных позиций. Я лирического героя познает, абстрагируя, накапливая впечатления, дифференцируя их. Изменение особенностей познания отражено в словах-понятиях с соответствующей семантикой. Они фиксируют моменты, когда герой не чувствовал, был бесчувствен, равнодушен или был более глухой, чем мозги детей. Затем фиксируют чувственно-событийную сторону процесса обретения опыта: субъект отдаётся движению-действию: Je courus, J’ai dansé, Je me suis baigné (бежал, танцевал, купался). Затем глаголы действия сменяются глаголами мысли и чувства: je sais, J’ai vu, J’ai révé (знал, видел, мечтал).

Рефлексия позволяет познать формы в пространственно-временном потоке. Картины, воспринимаемые чувственно, становятся известны не только на вкус, запах, цвет, они не только осязаемы, но становятся интеллектуально и эмоционально осознанными, в них появляется соотношение мечты и реальности:

___

Осознание глобальности мира и своего безудержного движения в нём приводит к утомлению, которое рождает эмоцию. Эмоции начинают пронизывать отрефлексированные ощущения, выявляя в них осознание своего душевного состояния, актуализирующего в процессе постижения его оценочный характер. Герой начинает чувствовать себя пленником своей собственной свободы, «мучеником полюсов и зон», «кораблём, затерянным в волосах бухточек», «заброшенным ураганом в эфир без птиц».

Начинается бунт Я, воспринимающего себя тем, кто

___

кому

___

Самоидентификация ведет к ценностному пересмотру событийного ряда. После бунта приходит умиротворение и умиление, чувство гармонического приятия мира, признание возможности появления «Другого», кроме себя, и даже желание обмена опытом познания с этим другим.