Жан Валь - Несчастное сознание в философии Гегеля

Подобную идею, кажется, разделял и Шеллинг, когда он, в 1796 году говорил в «Идеях к философии природы»: «В одной-единственной идее индивидуальности оказывается соединенным то, что остается от философии разделения: позитивное и негативное, активное и пассивное нашей природы».

Шлегель говорит о polemische Totalität и о синтезе антиномий. В «Люцинде» он пишет, что любовь найдет свой мир лишь в борьбе различных сил. Существует вечное разногласие, благодаря которому все создается и существует. Идея является абсолютным синтезом двух абсолютных антитезисов.

Гельдерлин верил в необходимость «диссонансов»; он цитировал речь Гераклита о Едином, отличающемся от самого себя, и в философских фрагментах он показывает «значение, противоположное себе самому». «Разум соединяет то, что противоположно, противопоставляет то, что едино… В значении имеется связь между тем, что гармонично противопоставляется. Существует единство на основе самой противоположности, на основе устойчивого соприкосновения крайностей, сравнения противоположного в самой его противоположности». Гельдерлин показывает, как жизнь соединяет противоположности в состоянии крайнего противопоставления. Он различает единство чистой поэтической жизни вместе с ее «гармоничными противоположностями» и единство поэтической жизни, принимающее единичные формы, вместе с ее «прямыми противоположностями». «Так как в каждом из его меняющихся настроений это единство пребывает в единичной форме и, следовательно, оно связано со своей прямой противоположностью»: тем самым в реальном разделении оно остается у себя и для себя. В «Grund zum Empedokles»: Эмпедокл — это человек, в котором противоположности интимно соединяются.

Наконец, напомним, что в философии Фихте эта идея уже имела место; дело в том, что согласно Фихте мир есть место борьбы между бытием и небытием, абсолютное внутреннее противоречие.

Выражение абсолютное понятие , кажется, иногда имеет один смысл, иногда — другой.

Гегель с этого момента был близок к тому, чтобы вступить в новую фазу философского мышления; такой новой фазой и будет творчество йенского периода, подготовленное периодом Франкфурта. Необходимо было противопоставить логике рассудка, которая сводится к разделению и к движению к бесконечности, истинную бесконечность, которой со времен «Первой Системы» является разум. Над диалектикой качества, которая заключается в борьбе понятий, постоянно меняющихся местами друг с другом, как раб и господин — над диалектикой количества, которая является разделением «Единого» и борьбой одних его частей против других, подобно тому как Христос предстает перед глазами поверхностных верующих как индивид, противостоящий другим индивидам, — над понятиями вещи и качества, неустойчивым фундаментом эмпиризма, над понятиями силы и сущности, посредством которых пытаются наложить на опыт мир, называемый рациональным, и на самом деле являющийся лишь миром перевернутого опыта, над понятием бесконечного должного бытия, постоянно исчезающим фундаментом фихтеанства, бесконечностью, лишенной основы, чисто интеллектуальным фундаментом антиинтеллектуализма, необходимо было поместить то, что мы предчувствовали с помощью идей жизни, любви и примирения. Размышление о несчастном сознании, порожденном произвольными разделениями и погоней за бесконечностью, позволило увидеть истинную бесконечность. Не в это ли время и рождается замысел произведения, которое было бы одновременно и наблюдением за понятиями, и историей систем, и опровержением этих систем, и психологией человечества? Не видим ли мы, как вырисовывается интеллектуальный мир, в котором, согласно мысли Гегеля, так же как абсолют, попавший к рыбам, становится рыбой, так он становится идеей, когда попадает к идеям.

Не образует ли все конкретное содержание наблюдений философа, наблюдающего религиозную и социальную действительность, один чудесный ансамбль? Не является ли отношение взаимного соответствия к субстанции, отношение разума к представлению, которое является искусственной стабилизацией, и к суждению, которое является поверхностным разделением, отношение познания Grund к пустому утверждению тождества и к хаотическому утверждению различий чем‑то аналогичным отношению бесконечности, со свойственной ей борьбой качеств и количественными разделениями? Или, точнее, не одно ли это и то же? Не является ли посредническая деятельность разума, посредническая взаимность жизни самой бесконечностью, которая проявляется в феноменах, упраздняя их и их же возвышая? И ритм вселенной, трепетание понятия не является ли всегда выходом того же самого понятия за пределы самого себя, тем же самым его возвращением, той же самой противоположностью самому себе и тем же самым воскрешением в самом себе?

Не обнаруживается ли таким образом, но на этот раз как объединенное, превзойденное и сохраненное, то, что является жизнеустойчивым в системе Фихте, это движение от «Я» к «не — Я», и то, что является истинным в системе Шеллинга, абсолютное единство того, что кажется противоположным? Разве не видим мы, как постоянно сменяют друг друга различные моменты эволюции, это возникновение через деление и это возвращение к себе, как в триадах Прокла? Наброски логики и философии природы возникают в одно и то же время, в первые годы пребывания в Иене. Здесь природа, которая является застывшим разумом, не существующим больше для себя, но только в себе. Здесь жизнь этой природы, эфир — абсолютное беспокойство, абсолютный покой, Слово, которое говорит с самим собой; здесь время и пространство, разделения, которые проникают в эту речь, вначале целиком внутренние; здесь движение, которое рождается из единства этих разделений, здесь физическое движение, а над ним химическое движение, более важное. Здесь огонь, каким его представляли Гераклит и Беме, божественный инструмент разделения и соединения, символ негативности.

По свидетельству И. И. Мечникова, посещавшего лекции А. Бергсона в Коллеж де Франс, «…нужно приходить на них по крайней мере за час, чтобы достать хоть какоенибудь местечко».

См.: А. Кожев. Введение в чтение Гегеля. СПб., 2003.

Коллеж социологии. СПб., 2004. С. 51. Интересно, что оценка Дени Олье, составителя сборника материалов о Коллеже социологии, справедлива в целом и неточна в частностях. Книга Ж. Валя смещает акцент с «Логики» не на «Феноменологию Духа», а на ранние произведения Гегеля, где Ж. Валь прослеживает мотивы, продолженные в магистральных сюжетах «Феноменологии». Романтизм рассматривается как односторонность, которую необходимо преодолеть. Что касается экзистенциализма Гегеля, или по крайней мере его сближения с Кьеркегором, то в «Несчастном сознании…» Ж. Валя можно найти, скорее, противопоставление: «Подумаем еще раз о действий в области нравственности, которое, в своей сущности, предполагает „или — или”, как скажет Кьеркегор после Гегеля, где две противоположности, всеобщий закон и единичная природа противопоставляются друг другу и соединяются только в мышлении, где одна из двух противоположностей исключается, где когда полагается одно, другое уже не рассматривается как возможное» (см. С. 276 настоящего издания). И это упоминание о Кьеркегоре, в сущности, является единственным.