Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

В Дворце съездов и Триумфальной арке мы видим акцент на еще одном элементе «грамматики власти» – высоте. Фотография макета показывает, что Бранденбургские ворота и Рейхстаг, которые Шпеер, но не Гитлер, хотел снести, выглядят крошечными рядом с этим дворцом [469]. В то же время вдоль Большого проспекта не должно было строиться небоскребов [470]– предположительно, они были слишком модернистскими для имперской монументальности, определявшей проект. Стилистически Германия в основном следовала французской Второй империи, избегая модернистского течения, которое взял на вооружение итальянский фашизм и символом которого был комплекс Всемирной выставки, ненавидимый Гитлером. Симметрия, шестой пункт в списке Тиса-Эвенсена, не занимала важного места в плане Шпеера, хотя парадный двор в рейхсканцелярии был спроектирован симметричным.

Фашизм был одержим идеей манифестации своей власти, впечатляющей и внушающей ужас. На первый взгляд может показаться удивительным, сколько усилий эти, якобы крайне националистические, режимы направляли на то, чтобы поразить иностранцев, дипломатов, гостей и туристов, и как внимательно они следили за тем, чтобы копировать иностранные города и превосходить их. В новогоднюю ночь 1925 г. Муссолини изложил свои идеи касательно Рима: «Через пять лет Рим должен предстать в своем великолепии перед всеми народами мира». В начале 1939 г. Гитлер радовался тому, что расположение и размеры рейхсканцелярии будут указывать на положение Германии в мире [471]. Но не стоит удивляться: фашизм видел себя участником мировой империалистической игры. Как выяснил Шпеер еще в 1939 г., Гитлеру земной шар был важнее свастики, а кульминацией власти Муссолини стало провозглашение им Итальянской империи.

Большие проспекты занимали центральное место в урбанизме времен фашизма: Виа дель Имперо в Риме, к которой примыкала Виа деи Триомфи; ось север – юг в Германии, продление в западном направлении Шарлоттенбургер-шоссе в Берлине (сегодня улица 17 июня) и липы, убранные с Унтер-ден-Линден, чтобы освободить место под столбы и флагштоки. Конечно, эти проспекты не предназначались для того, чтобы бродить и гулять по ним. Фланер был совершенно нефашистским типом городского жителя, но улицы использовались не только для парадов марширующих черно- или коричневорубашечников: они должны были также принять колонны автотранспорта и автомобильное движение. Скорость, автомобили и авиация стали частью фашистского культа современной власти, а городские магистрали, транспортные узлы, окружные автодороги с въездами и выездами из городов и аэропорты являлись ключевыми пунктами повестки городского урбанизма времен фашизма [472].

По сравнению с этим площади для массовых мероприятий играли второстепенную роль и в основном уже были построены, как Пьяцца Венеция или Темпельхоф, но порой их перепрофилировали под новые нужды, как в случае Люстгартена и Вильгельмплац в Берлине.

Центральные здания власти с изменением политического режима были реконструированы, как, например, палаццо Венеция, или не только реконструированы, но и расширены, как новая рейхсканцелярия. Целая столица была сочтена непригодной для новой власти: итальянцы построили E42, или EUR, которому предназначалось стать новым центром Рима, тогда как немцы планировали «столицу мира Германию».

У фашистской идеологии были очень простые основные установки: оголтелый национализм, мачистский социал-дарвинизм (в который нацисты включили антисемитизм), империализм и, что самое главное, готовность учиться у своего старого врага, марксистского рабочего движения, – учиться организации масс и вниманию к социальным вопросам. В остальном высшие лидеры были весьма прагматичны – в своем внутреннем кругу Гитлер и Геббельс потешались над арийским мистицизмом Розенберга и Гиммлера, и нередко безжалостно. Эрнст Рём был одним из четырех гитлеровских Duzfreunde (тех, кто мог обращаться к нему на «ты»), но когда он потребовал заменить военных милицией СА, его убили. У фашизма имелись свои лидеры и эмблемы, но не было отцов-основателей, великих мыслителей и канонических текстов. Не было у него и давней истории, хотя и были свои «мученики». Все это ограничивало возможности фашистской иконографии. У фашизма была национальная история, но у его национальных государств уже существовали свои базовые формы. Империалистическая интерпретация истории была не вполне уместной. Естественно, итальянский фашизм обратился к Римской империи, придав этому обращению конкретную колониальную форму, характерную для ХХ в., после завоевания Эфиопии. Нацизм видел себя преемником средневековой Священной Римской империи и рейха времен Вильгельма. Хотя нацистская Германия не афишировала свое стремление к мировому господству, она все-таки учредила министерство колоний.

Партийных символов, фасцио и свастик, было в избытке, как и портретов вождя, но они редко высекались в камне. Итальянский фашизм датировал свои здания по своему собственному календарю, начиная с 1922 г., наравне с обычным христианским. Национальные монументы, оставшиеся от предшествующего национального государства, уже стояли на своих местах, и фашистские столицы практически не получили новых. Амбициозная попытка выставить Муссолини современным преемником императора Августа на праздновании 2000-летия Алтаря мира (в 1937 г.) вскоре обернулась фарсом ввиду непрерывного упадка и разложения дуче. В центре нацистского культа находился Нюрнберг, а не Берлин. Шпеер получил задание построить гигантский комплекс для будущих массовых мероприятий, способный вместить 400 тыс. человек. Годы спустя в своих мемуарах, созданных после того как он вышел из тюрьмы, Шпеер довольно подробно описывает, как само это поле и окружающие его здания должны были по масштабам и вместимости превзойти римский Большой цирк, Персеполис и пирамиду Хеопса [473].

Как такового фашистского стиля помимо архитектурной грамматики авторитарной власти не существовало. Тяжеловесный монументализм с каменными фасадами может считаться общей характеристикой мейнстримного фашизма как в Риме, так и в Берлине. Но если Гитлер испытывал типичное для XIX в. отвращение к строгому посторнаменталистскому модернизму, итальянский фашизм включал более чистое модернистское (в Италии известное под названием рационалистского) течение. К нему принадлежал один из наиболее убежденных фашистов среди итальянских архитекторов, Джузеппе Терраньи. Как и следовало ожидать, фашистские вожди и градостроители были все без исключения поклонниками барона Османа и его практики безжалостного сноса бедных кварталов.

С финансовой точки зрения фашистские столицы были тем, что сегодня принято называть общественно-частными партнерствами – но только если допустить анахронизм и назвать замкнутое фашистское государство «общественным». Предполагалось, что две трети Большого проспекта Германии будут отданы под здания для частного бизнеса [474]. У Рима был генеральный план (1931 г.), который обсуждался публично, как и некоторые другие проекты фашистов, например местоположение и стиль партийной штаб-квартиры, палаццо Литторио, но о других становилось известно, только когда решение уже было принято. Тогда как шпееровские макеты для столицы мира Германии хранились в тайне даже от большинства высокопоставленных лиц, а огромные расходы на ее строительство прикрывались «творческой бухгалтерией». В какой степени фашистский Рим и Берлин манифестируют еще и капиталистическую власть? Сразу же кратко можно ответить так: по крайней мере в той же, что Рим и Берлин до прихода фашизма.