Андрей Шитов - Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

Заметив это, он опять представился: мол, мы же вот недавно встречались. Теперь вам уже скоро уезжать, а ответа нет. Хотелось бы все-таки уточнить…

Ну, знаете, сказал я ему. Как у вас говорят, «если оно ходит, как утка, и крякает, как утка, то это и есть утка». Мы уже все друг другу сказали и давайте на этом расстанемся, без обид.

Парень согласился и тут же исчез. Больше ни его, ни его напарника я не видел. А моя жена огорчалась, что пропустила и «вторую серию» этой детективной истории. И вспоминала, что в первом случае во время прогулки видела некий микроавтобус, припаркованный в неурочный час и в неположенном месте как раз у поворота к нашему дому…

Задним числом я, конечно, понял, что повод для «уточнения» дал сам — тем, что не доложил сразу же о первом подходе в посольство. Не сделал я этого потому, что у меня уже тогда была назначена встреча с послом, как раз на предотъездный четверг, и я собирался ею воспользоваться.

Так я и сделал. Сообщение мое было воспринято весьма серьезно, посол сразу вызвал офицера безопасности. Мне рассказали, что вербовочные подходы к российским журналистам в США становились в то время все более частыми и агрессивными. Предложили переселиться в посольство и впредь ездить на машине с водителем.

От всего этого я с благодарностью отказался, а вот помощь консула при окончательном отъезде охотно принял. Тот приехал в аэропорт, помог оформить дополнительный багаж и вообще сопровождал нас до самой посадки.

В посольстве мне подтвердили, что жена отсекалась американцами сознательно — чтобы разговоры шли без лишнего свидетеля. Было также высказано предположение, что вся многомесячная нервотрепка с визами была устроена также намеренно, — именно для того, чтобы подготовить вашингтонский подход.

Самому мне, честно говоря, до сих пор в это верится с трудом. Просто потому, что я не знаю никаких секретов и по идее не представляю интереса для спецслужб.

С другой стороны, я прекрасно понимаю, что эти самые спецслужбы — бюрократический аппарат, которому положено выполнять свои функции и отчитываться о проделанной работе. И уже в Москве я убедился, что происшедшее со мной — отнюдь не такая редкость, как мне казалось. В ответ на мои недоуменные вопросы типа «да на что я им сдался?» знакомые рассказывали, что тоже переживали нечто подобное в разных обстоятельствах, порой похлеще моих.

Одному из них, например, прямо предлагались деньги. Он же рассказал и о том, как в другом случае людей пугали фиктивным тяжелым диагнозом, якобы требовавшим лечения исключительно в США.

Кстати, я тогда подумал, что и про мой собственный диагноз, про операцию и лечение в клинике Джорджтаунского университета американцам, конечно же, было известно. Что это тоже наверняка принималось в расчет.

Но зла за это я на них почему-то не держу. Чего с них взять? Работа у них такая.

«Обычные люди», — говорил я себе, когда случалось вспоминать «Джоша и Марка». А порой, с учетом разницы в возрасте, даже так: «Они же дети…»

И не сразу сообразил, что в наши дни в России, да и не только в России, это известный хештег. И совсем не благожелательный.

Впрочем, на самом деле мне все равно впору задним числом сказать американцам спасибо — за урок. Благодаря им я теперь знаю свою собственную инстинктивную реакцию на подстроенную ими ситуацию. Для меня то, что они предлагали, — однозначно измена.

Хотя формально сразу и не скажешь, кому или чему. Ведь присяги я никогда не приносил, торжественные обещания «перед лицом своих товарищей» давал только в пионерском детстве. Но вот поди ж ты: сидит в душе чувство, что я перед земляками в ответе. Наверное, перед теми, кого я упоминал во вступлении к книге, — попутчиками из метро или электрички…

В итоге я «сбитым летчиком» окончательно вернулся домой. Задним числом, наверное, и про это можно сказать: все, что ни делается, — к лучшему.

Мне до этого уже приходило в голову, что я напоминаю старого седого волка Акелу на Скале совета. Думалось: да, пока я еще бегаю со своей стаей и показываю ей способы удачной охоты в заокеанских джунглях. Но уже недалеко то время, когда стану промахиваться, и тогда молодым волкам волей-неволей придется меня убирать.

А так я просто сам попал на чужой прицел, и мне не дали завершить охоту. В каком-то смысле — повезло. Просил ведь в «Райских яблоках» Высоцкий: «Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом?»

При всем том профессионально, конечно, работа у себя дома не идет ни в какое сравнение с рысканьем в чужом поле. Там я добывал информацию, которая хотя бы теоретически могла быть абсолютно эксклюзивной — никому дома не известной и потому всем нужной, интересной и ценной.

В Москве же заведомо имеется огромное множество людей, куда более моего компетентных и сведущих — и даже не только среди ньюсмейкеров, но и в рядах коллег-журналистов, которые в отличие от меня, «всеядного» инокорра, постоянно занимаются одной какой-то темой. Зато уж и вгрызаются в нее гораздо глубже. И несравненно лучше ориентируются в наших домашних «джунглях», живущих по своим собственным законам и понятиям.

Очевидна и разница в профессиональном статусе. За рубежом корреспондент постоянно ищет, что бы еще интересного рассказать землякам о чужой стране и ее народе. Местные власти и сами заинтересованы в том, чтобы предстать в лучшем свете перед иностранной аудиторией, поэтому обычно охотно помогают приезжим репортерам в таком поиске, создают для него «режим наибольшего благоприятствования». А за своих никто особо не переживает: пусть сами стараются.

Думаю, этим же объясняется и известный факт: за рубежом отечественные чиновники, как правило, гораздо более открыты и доступны для журналистов, чем дома. Психологический механизм понятен: направляясь в гости, мы заранее настраиваемся на то, чтобы произвести хорошее впечатление.

Что касается статуса, полезным уроком для меня стала в свое время книга, которую я еще в советское время прочитал в Нью-Йорке. Автор представлялась как первая и единственная женщина, ставшая перебежчицей в США с детьми, но без мужа — советского дипломата.

Человек она была, очевидно, неглупый и в качестве вознаграждения за предательство попросила у американцев помощи с образованием и работой. Те помогли ей более или менее благополучно обустроиться в новой жизни. Но в книге она все же с явственным привкусом сожаления описывала, как прежде ходила с мужем на дипломатические приемы и светские рауты, обсуждала новости науки и искусства. Новым ее соседям — простым американским клеркам и работягам — все это было абсолютно чуждо и неинтересно. Как у нас говорят, «фиолетово».