Дмитрий Медведев - Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965

Я — господин своей судьбы,

Я — капитан своей души [71].

Черчилль процитировал последние две строчки, несколько изменив их: «Мы по-прежнему — господа своей судьбы, мы по-прежнему — капитаны своих душ». Это был не первый случай, когда он менял оригинальный текст. Например, во время беседы с премьер-министром Австралии Робертом Мензисом (1894–1978) он процитировал строчку из поэмы Уильяма Вордсворта (1770–1850), посвященную Французской революции. В оригинале значилось: «Благословен живущий во время той зари». Он изменил на: «Благословен живущий во время того века».

По мнению Р. Мензиса, обращаясь к поэзии (не важно, цитируя в точности или изменяя текст под влиянием момента), Черчилль преследовал действительно важную цель: он хотел воодушевить окружающих. Если для Чемберлена война была трагедией, противной всему его естеству, и он хотел укрыться от нее в любимых произведениях, то для Черчилля война была вызовом, и он использовал литературу и кино, чтобы приободрить окружение, передать заряд своей энергии, решительности и стремления проявить себя, вдохновить людей на демонстрацию всего того, на что они способны, подвигнуть к борьбе за свои идеалы, свой кров, свою семью, свою страну [216].

Суровые времена, суровый подход. Но времена меняются, принося с собой очередные изменения и новые проблемы. Когда грохот войны утих, началось послевоенное восстановление. Пришла новая эпоха. Кому-то она была близка, для кого-то — непривычна. В первой половине 1950-х годов Черчилль завершал свое восьмое десятилетие. Не каждый способен в столь почтенном возрасте поспевать за метаморфозами и наслаждаться ароматом перемен. В такие моменты дороже стабильность, а многие веяния и новшества вызывают подозрение и отторжение. Стоит ли удивляться, что с учетом этих тенденций взывающую и будоражащую литературу военного времени в идейной ойкумене Черчилля заменили викторианские авторы.

Во второй половине сентября 1953 года он отправился в очередной раз отдыхать на Лазурный Берег, где одновременно с живописью погрузился в чтение. Им был прочитан роман Дизраэли «Конингсби, или Новое поколение», вышедший в 1844 году — за двадцать четыре года до того, как автор стал премьер-министром [217]. В этом романе, помимо многих памятных фраз: «Без сильной оппозиции не устоит ни одно правительство»; «Все великое в мире сотворили молодые»; «Молодость — заблуждение, зрелый возраст — борьба, старость — сожаление»; «Человек по-настоящему велик лишь тогда, когда им руководят страсти», изложена политическая философия графа Биконсфилда [72]с акцентом на разложение нации в качестве наказания за падение нравов и отказа от традиций.

Прочитав за три дня три четверти романа, Черчилль, выходец из аристократии, признался своей супруге: «Я рад, что не живу в этом фальшивом, напускном обществе герцогов и претенциозных герцогинь. Думаю, было бы интересно написать краткий очерк о викторианской политической сцене. На ней сменилось столько правительств, на ней было столько щеголей, теснивших друг друга ради получения пустой должности при дворе или правительстве» [218].

Несмотря на ироничный скептицизм, XIX век все равно был Черчиллю ближе, чем XX столетие с его мировыми войнами, ослаблением роли индивидуального начала, духовным обнищанием, а главное — созданием оружия массового поражения. «Мир стал слишком запутан, и настоящее облегчение найти убежище в викторианской литературе», — скажет он своей супруге после прочтения «Грозового перевала» — единственного романа Эмили Джейн Бронте (1818–1848), но который, по мнению Черчилля, «без сомнения заслуживает свою популярность» [219].

Помимо викторианских, Черчилль также читал и других авторов, причем не только англоязычных. В сентябре он перечитал в подлиннике «Отца Горио» Оноре де Бальзака (1799–1850). А в конце июля, во время восстановления после инсульта, решил прочесть в английском переводе одно из лучших произведений Франсуа-Мари Аруэ (известного больше под псевдонимом Вольтер [73]) (1694–1778) «Кандид, или Оптимизм». «Исключительная книга, — отмечал британский политик. — Философия о „лучшем из возможных миров“ подвергается нападкам с безграничной сатирой».

Рассказывая Морану о своих впечатлениях от знакомства с классикой французской литературы, Черчилль не сдержался и процитировал фрагмент, посвященный встрече Кандида с учителем Панглосом.

В этот момент в комнату вошел слуга и сообщил, что «обед готов».

— Сгораю от нетерпения прочитать дальше… — вздохнул Черчилль, с неохотой откладывая книгу,

— Вы никогда не читали это произведение? — спросил Моран.

— Нет. В моей жизни было слишком много событий, чтобы я мог найти достаточно времени для чтения [220].

Во время отдыха во Франции в сентябре 1953 года одновременно с чтением «Конингсби» Дизраэли Черчилль также прочел роман «Искра жизни» Эриха Марии Ремарка (1898–1970). Этот роман был посвящен сестре писателя Эльфриде (род. 1903), обезглавленной нацистами в 1943 году. Своей супруге Черчилль следующим образом рассказывал об этом произведении: «Сегодня я направился в Монте-Карло и приобрел вызывающую ужас книгу автора „На Западном фронте без перемен“. Весь роман посвящен концентрационным лагерям. Чтение этого произведения подобно поиску в ужасе убежища от меланхолии» [221].

Несмотря на чтение Ремарка, Черчилля трудно было отнести к большим ценителям современных произведений. Хотя с основными из них он был знаком. В январе 1958 года он сообщил супруге, что прочитал «Доктора Живаго» Бориса Леонидовича Пастернака (1890–1960). «Читаю русский роман, который произвел большое впечатление в Америке, в нем осуждается советская действительность, но при этом советское правительство позволило автору опубликовать это сочинение тиражом тридцать тысяч экземпляров — писал он Клементине с виллы Ривза Ля Пауза. — Это шаг в правильном направлении, и мы должны внимательно смотреть за дальнейшим развитием событий» [222].

Черчилль также был знаком с двумя романами-антиутопиями английских авторов-современников. За год до приобщения к творчеству Б. Л. Пастернака он прочитал популярное произведение Олдоса Леонарда Хаксли (1894–1963) «О дивный новый мир», а еще раньше — гениальный роман «1984».

Культовый характер последнего произведения вынудил поклонников Черчилля пуститься в поиски нитей, связывающих потомка герцога Мальборо и автора самой знаменитой антиутопии XX столетия. В результате проведенных исследований было отмечено, что оба учились в привилегированных, хотя и разных частных школах (Хэрроу и Итон), а также придерживались противоположных политических взглядов. Это из того, что не вызывает сомнений. Дальше уже не столь бесспорно и по большей части субъективно: оба были правдорубами, испытывали недостаток в деньгах и заигрывали с мыслью о суициде [223].