Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

В то время как при таком взгляде выясняется политический и военный континуитет, другие критики американской имперской политики указывают на то, что империализм уже с XIX столетия не ограничивался лишь административновоенным контролем над территориями или же устройством опорных торговых пунктов. Современная форма империализма куда более нацелена на открытие новых рынков, чтобы наводнить их произведенными промышленным способом, а потому дешевыми товарами38. Это практиковалось британцами еще в Опиумной войне (1840-1842), когда было силой покончено с торговой и политической изоляцией Китая. За счет демонстрации силы американской канонеркой под командованием коммодора Мэтью Перри в гавани Токио с 1853 г. добились открытия Японии для европейско-американской торговли, что было важно не с военной, а с экономической точки зрения. На место геополитики пришла геоэкономика — также форма имперской политики, пусть она и не использует привычные схемы колониального господства. Империализм рынков с этой точки зрения уже в XIX в. дополнял классические формы колониального империализма. Между тем процесс глобализации сегодня, конечно, зашел уже так далеко, что «экономика канонерок» едва ли теперь потребуется. На ее место уже пришли Международный валютный фонд и Мировой банк как инструменты глобальной экономической и финансовой политики, в высокой степени соответствующей американским интересам39.

Имперский проект на основе контроля за процессом глобализации поэтому ни в коем случае не так нов, как предполагает Ден Динер, когда он видит в политике opendoor [132] открытой двери (англ.). , в открытии ранее протекционистски защищенных рынков некий отличный от континентально-европейского особый путь США40. Такую политику проводил, как мы уже видели выше, и британский империализм свободной торговли в викторианскую эпоху. Она была фланкирована либеральным интернационализмом, который в распространении принципов свободной торговли вопреки протекционизму отдельных стран видел один из факторов, способствующих установлению мира. Однако открытие рынков для европейских товаров и европейского капитала в течение нескольких десятилетий размывало политическую стабильность капиталистически инфильтрированных пространств, и теперь уже европейцам приходилось восстанавливать имевшиеся ранее административные структуры.

Согласно этой модели, отстаиваемой критиками экономической глобализации, поддерживаемой американской империей, на спад идет и цикл американского имперского проекта: глобализация выявила failingstates, ведь экономическое развитие в этих странах подвергло эрозии государственную монополию на применение силы — после этого полевые командиры начинают устанавливать контроль над теми территориями, с которых можно постоянно получать доходы за счет полезных ископаемых, и опять-таки вследствие этого процесс глобализации на окраинах приходится обеспечивать за счет военных интервенций и nation-building. Шаг за шагом из глобализации рынков вырастает интервенционистский империализм или же серия войн по умиро-творению41, которые являются непростой формой мирового господства, однако никакого нового мирового порядка не устанавливают. Прежде всего США все более оказываются вынуждены делать ставку не на экономическую интеграцию или цивилизационную привлекательность, а на военных, то есть softpower теперь в возрастающей степени превращается в 11агс1ро\уег. Как и британский, американский цикл заканчивается войнами на периферии и усилившимся применением военных. Однако в отличие от конца XIX в. войны и военные силы в XXI столетии как способ решения проблем имеют достаточно слабый потенциал. Так что американская империя в течение сравнительно короткого времени потерпит неудачу из- за несоответствия между проблемами, которые приходится решать, и собственными ограниченными возможностями. И при этом, продолжают критики американской политики, решающим вкладом будет то, что Америка имеет слишком мало источников силы, относящихся к XXI в., а вот тех из них, что имеют сейчас достаточно малую востребованность, у нее слишком много. Цитируем Майкла Манна: «АтепсапЕтрйе получилась из военного колосса, экономического “зайца”, политического шизофреника и идеологического фантома»42.

Теперь, конечно, напрашивается рассмотрение войн по умиротворению на периферии как следствия империалистического перенапряжения, которому придается тем меньше значения, чем сильнее лидирующая держава концентрируется на внутренних кольцах и эллипсах зон благосостояния, ограничиваясь тем, что защищает их от исходящих от периферии угроз. Именно это отличает политику римлян и китайцев после консолидации их империй. Имперская политика, как можно было бы уточнить, отличается от империалистической политики тем, что она интересуется преимущественно центром, а областям за пределами империи уделяет лишь столько внимания, сколько безусловно необходимо. Империалистическая политика, напротив, как правило, занята периферией и ориентирована на то, что куда большие вызовы исходят с периферии империи, но не из ее центра. Соответственно империалистическая политика придает значительно больший вес военным, нежели это происходит в имперском варианте, где им уделяется лишь относительное внимание по сравне- нию с экономической, политической и культурной МОЩЬЮ43.

То, что рассматривается критиками американской империи как причина ее неизбежного заката, является, как они считают, скорее следствием ее неверной политики, увязшей в проблемах на периферии, вместо того чтобы воздерживаться от этого и позволять противнику самому себя ослабить с помощью мудрой политики бтбе-е-трега. Как считал Чалмерс Джонсон44, Билл Клинтон был более мудрым имперским политиком, нежели Джоржд Буш младший, который поддался искушениям империалистической политики на периферии.

Имперская политика в отличие от империалистического ее варианта выразилась бы тогда в том, что США выступали бы в основном как гарант более прочных экономических связей между Европой, Америкой и Восточной Азией, а в роли «идеального вездесущего капиталиста» они заботились бы, чтобы достигнутый там уровень обмена товарами и знаниями уже никогда не рухнул так трагически, как в конце 1920-х гг., ведь прежний уровень взаимосвязи с мировой экономикой был вновь достигнут лишь в 1970-е45. Если предпосылки существования империй — возможно, за исключением степных империй — понимать как уплотнение и интенсификацию экономического обмена в пределах контролируемого пространства, тогда важнейшей задачей имперской политики является поддержание порядка в правовой форме в этой экономической зоне, а также устранение конкурентов с помощью военной силы, обеспечение стабильности валюты или же стабильного обменного курса между валютами экономических центров, поддержание превосходства имперского пространства над его окружением за счет технологических инноваций и, наконец, защита его от атак извне, коротко говоря — выполнение задач, которые возникают при пересечении «августовского барьера». Решающим далее для долговечности империи является то, что военные задачи удерживаются в рамках и никогда не получают преобладания в планах имперской державы, в плане экономии ее внимания.