Жан-Пьер Шевенман - 1914–2014. Европа выходит из истории?

Чтобы выбраться из нынешнего тупика, существует два возможных сценария:

Первый сценарий, который я назвал «планом А» [207], состоит в том, чтобы превратить ЕЦБ в обычный центральный банк, который мог бы покупать казначейские обязательства и частные ценные бумаги не только на финансовых рынках, но и у эмитентов, а значит, получил бы возможность проводить политику «количественного смягчения» ( quantitative easing ), т. е. денежной эмиссии в пользу государств, как это давно делает Федеральная резервная система США или с недавних пор Банк Японии. Если судить по темпам прироста, которых они добились, это единственная возможность быстро поднять Европу, погрузившуюся в рецессию.

Однако стоит лишь упомянуть такую возможность, как немецкие вкладчики встают в позу. От их имени Бундесбанк спешит выразить беспокойство, как бы активизировавшаяся инфляция не съела их сбережения.

Правда, следует задаться вопросом: есть ли у немецкого (а также французского и в целом европейского) вкладчика какой-либо иной выбор? Не придется ли ему все равно заплатить за сокращение государственного долга и долгов банков либо в качестве налогоплательщика, либо как владельца активов, пожираемых инфляцией?

Даже если она слегка разгонит инфляцию, денежная эмиссия быстро принесет свои плоды: она будет сравнительно безболезненна и позволит активизировать экономику. Она также поможет справиться с завышенным курсом евро. Однако у нее есть один крупный политический недостаток – немецкие вкладчики на это категорически не согласны! И такие меры формально запрещены Основным законом, за соблюдением которого тщательно следят судьи в красных мантиях из Карлсруэ… Ангела Меркель не может принять антиконституционного решения. Она не в силах на это пойти ни юридически, ни политически, особенно в предвыборный период. Однако даже после победы на выборах Меркель, сколь бы уверенным и блестящим ни был ее триумф, не станет поддерживать эмиссию в пользу государств, поскольку это решение прямо противоречит консенсусу, установившемуся в Германии после 1949 г. и сохраняющемуся вот уже 64 года. Она не пойдет на это не только по убеждению, но прежде всего потому, что ФРГ стремится быть безупречным правовым государством: последнее слово всегда остается за Конституционным судом в Карлсруэ. Наивно ждать, что, вдохновившись Карлом Шмиттом, госпожа канцлер введет «чрезвычайное положение», которое бы позволило обойти закон под предлогом «спасения евро». Я не могу представить, чтобы Меркель пошла против собственной партии, подавляющего большинства немцев и Конституционного суда.

Можно ли доверить эту миссию Марио Драги, председателю ЕЦБ – института, который по условиям Маастрихтского договора полностью независим от голосов избирателей? Драги мастерски владеет словом, в 2012 г. он объявил, что намерен применить «любые средства» для спасения евро. Ему не пришлось этого делать, да у него и не было для этого необходимых ресурсов. Хватило самого заявления – напряжение на рынках спало. В 2013 г. он в противоположность своему предшественнику Ж.-К. Трише заранее возвестил, что собирается в долгосрочной перспективе сохранить низкую ставку. Получив такой ободряющий знак, рынки сразу же пошли вверх.

Однако до каких пор можно подменять валютную политику в собственном смысле слова риторическими упражнениями? В случае тяжелейшего кризиса сможет ли ЕЦБ прийти на помощь государству, чье банкротство означало бы конец евро? Мы вольны представить себе, как это будет выглядеть в голове Драги: он сам, как большой, совершит «подвиг», не говоря никому… кроме разве что в самый последний момент членам Совета управляющих и дирекции ЕЦБ. Стоит вспомнить, что по удачному недосмотру К.-О. Пёля Бундесбанк – а значит, Германия – не имеет в этих институтах решающего голоса. Каждая страна назначает в совет ЕЦБ своего управляющего, подобно тому, как немецкие Länder делегируют своих представителей в Центральный банковский совет Бундесбанка.

Драги мог бы целиком возложить финансирование Европейского стабилизационного механизма (ЕСМ) на ЕЦБ. Пойдя на это, он бы действовал в логике тех заявлений, которые сделал в июле 2012 г., по крайней мере, как их истолковали СМИ (неограниченная поддержка евро). Сакральное значение евро сослужило бы ему добрую службу. Кроме того, новая валютная политика ЕЦБ снизила бы курс единой валюты и помогла странам с дефицитом торгового баланса повысить свою конкурентоспособность.

Но смогут ли смириться со столь вольной трактовкой, а в общем-то почти нарушением Маастрихтского договора немецкие экспортеры, которым вовсе не требуется девальвация, да и в целом общественное мнение Германии? Сейчас мандат ЕЦБ строго ограничен борьбой с инфляцией. Маастрихтский договор запрещает любые ссуды государствам со стороны ЕЦБ. Таков принцип невозмещения государственных долгов ( no bail-out clause ). Конечно, это правило уже подверглось эрозии через выкуп государственных ценных бумаг на вторичных рынках или кредиты банкам, но, как мы видели, масштаб отступлений пока невелик и они следовали устоявшейся процедуре. В случае принятия новых мер нарушение было бы вопиющим. Получится ли сослаться на 111-ю статью Маастрихтского договора, которая дает Европейскому совету право определять общий курс валютной политики (при условии, правда, что он не ставит под угрозу работу Европейской системы центральных банков (SEBC) по поддержанию стабильных цен)? Однако судьи из Карлсруэ сегодня точно не готовы одобрить столь расширительное толкование: возможно, нас еще ждет яркая политико-юридическая баталия.

Как уже было сказано, Драги мог бы воспользоваться абсолютной автономией, которой наделил ЕЦБ Маастрихтский договор, – тогда творение восстало бы против своего творца. Возможен ли такой сценарий? У Драги для этого хватит пороху. Долгие годы работы в банке «Голдман Сакс», несомненно, должны расположить его к тому, чтобы воплотить в жизнь давнюю мысль Карла Шмитта: «Суверенен тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении. […] Исключительный случай… может быть… охарактеризован как случай крайней необходимости, угрозы существованию государства или что-либо подобное…» [208]. В такой ситуации власть имеет легитимное право приостановить действие обычных юридических норм во имя общественного блага. Сможет ли эта опасная теория, которую нацисты использовали в 1933–1934 гг., быть применена Драги во имя целей, кажущихся благородными? Ему уже один раз случилось нарушить букву договоров, правда, в гораздо более скромном объеме и при молчаливом одобрении глав государств и правительств, в том числе и Ангелы Меркель. На этот раз было бы достаточно, чтобы они в тот же день объявили о пересмотре устава ЕЦБ, как он был зафиксирован Маастрихтским договором. Невозможно вообразить, чтобы Меркель не была поставлена в известность о планах, которые я приписываю Драги как минимум через представителя Бундесбанка, заседающего в Совете управляющих ЕЦБ. Так что Драги предложит внести поправки в этот важнейший пункт Маастрихтского договора, только если получит хотя бы молчаливую поддержку со стороны Меркель. Такие решения – прерогатива глав государств и правительств.