Иосиф Дискин - Альтернативы «российского прорыва»

Популярность этого библейского сюжета, его значение как в христианской традиции, так и в мировой культуре в целом являются важным аргументом в пользу учета в трансформационном анализе конфликта партикулярных и универсальных ценностей.

Более свежим примером является радикальная борьба либертарианцев с любыми проявлениями партикулярных ценностей, например, в этикете по отношению к женщинам [184]. Собственно, именно аналогия радикального негативного отношения к партикулярным ценностям и традиционным нормам со стороны «радикального либерализма», роднящего его с позицией религий, как раз и позволяет отнести его к «гражданской псевдорелигии» [185]. Здесь видна явная аналогия с функционированием другой экстремистской псевдорелигии – псевдоисламской, которая также силой искореняет любое проявление партикулярных ценностей.

В то же время проведенное выше рассмотрение социальной реальности, в том числе и отечественной, показывает значимое регулятивное влияние партикулярных ценностей, в т. ч. ключевую роль этих ценностей в функционировании социальных институтов [186].

Соответственно, продвижение объяснительной схемы предполагает включение партикулярных ценностей, наряду с традиционными нормами и универсальными ценностями, в ряд экзогенных факторов.

Еще одним ограничением обсуждаемой конструкции является то, что «веберианская модель» социальной трансформации не рассматривала каких-либо альтернатив и вариаций. Хотя нужно понимать, что это и не являлось задачей классика, который изучал конкретную проблему: доктринальное влияние религий и шире – идеологий на социально-экономическое, прежде всего институциональное развитие.

Но при попытках расширения использования этой теоретической конструкции при построении более общей объяснительной схемы следует учитывать и по возможности преодолеть эти ограничения.

Наиболее дискуссионной проблемой, связанной с возможностью использования «веберианской» модели социальной трансформации, является использование в этой концепции ценностей в качестве единственного фактора общественных изменений. Для понимания причины такого подхода следует учесть, что основные теоретические концепции того периода базировались на философском монизме.

Дуализм или тем более множественность рассматривались в тот период в качестве недопустимой методологической слабости. Спор шел лишь о природе соответствующего единственного начала. М. Вебер, с его ориентацией на ценности, оппонировал К. Марксу, который апеллировал к интересу.

Сегодня, когда магия монизма, как представляется, уже не является жесткой преградой, следует рассмотреть возможности преодоления этого ограничения. Было бы крайне желательно найти операциональный способ включения соответствующего круга проблем в обсуждаемую объяснительную схему.

Экзогенные факторы. Непосредственное включение в трансформационную модель систему норм и ценностей, с одной стороны, множество разнородных интересов, с другой, вряд ли возможно. Это сделает схему рыхлой, малообозримой и вряд ли работоспособной. Необходим поиск иного, более инструментального решения.

Прежде всего такое решение не может основываться на попытках поиска одного экзогенного фактора, как это присутствовало в «веберианской» модели. Отказ от методологического монизма позволяет осуществлять наш поиск в более широкой перспективе, через обращение к большему числу экзогенных факторов.

Этот поиск возвращает нас к главной задаче формирования трансформационной рамки, к ее способности отразить как магистральные, так и специфические траектории. При этом число этих факторов желательно свести к минимуму с тем, чтобы сохранить обозримость всей нашей схемы.

Выше мы достаточно подробно обсудили необходимость учета и традиционных норм, и партикулярных, и универсальных ценностей в качестве экзогенного фактора нашей объяснительной схемы. Представляется удобным отразить этот фактор в виде шкалы, на которой отражен процесс постепенной смены этих регуляторов: нормы, сочетание норм и партикулярных ценностей; преимущественно партикулярные ценности; сочетание партикулярных и универсальных ценностей; преимущественно (если не исключительно) универсальные ценности.

Такая шкала, конечно, «грубовата», но такое намеренное «огрубление» позволяет избежать чрезмерного влияния разного рода флуктуаций, которые не позволят в ходе эмпирического или ретроспективного анализа разграничить различные этапы трансформационного перехода. А именно такое качественное разграничение и является исходной задачей при выборе шкалы, отражающей трансформационные изменения.

При обсуждении вопроса о выборе второго экзогенного фактора представляется возможным вернуться к ранее обсужденному тезису, что магистральные и специфические траектории трансформационных изменений связаны с такими характеристиками, как индивидуализм и уровень социальной интеграции. В особенности, как мы уже отмечали выше, их оппозиция характерна для отечественного развития, что является для нас значимым аргументом.

Теперь следует обсудить способы их включения в обсуждаемую схему. Здесь следует учесть, что сами эти факторы не являются независимыми.

Во-первых, эти характеристики сильно варьируются в зависимости от характера норм, ценностей и представлений, выступающих, как мы уже договорились, экзогенными факторами обсуждаемой модели.

Более того, даже содержание социальной интеграции очень различно в зависимости от базовой мотивации, на которой основывается соответствующее массовое сознание и социальное действие. Характер социальной интеграции, основанной на традиционных нормах, разительно отличается от интеграции, основанной на партикулярных и тем более универсальных ценностях.

Заметим, что это следовало бы учитывать тем, кто не различает, например, античную или вечевую демократию, с одной стороны, и демократию современных западных обществ, с другой. При доминирующих ориентациях на традиционные нормы вряд ли возможно массовое проявление свободного выражения индивидуального мнения. Пример Сократа, осужденного за то, что «он не признает богов, которых признает город, и вводит других, новых богов. Обвинялся он и в развращении молодежи» [187]. Следует обратить внимание на аргумент: «которые признает город». То есть противники Сократа сознательно апеллировали к угрозе, как мы бы сказали сегодня, для социальной интеграции (понимание мотивов этих мерзавцев – отнюдь не их оправдание).

Очевидно также, что ориентация исключительно на универсальные ценности в их либертарианском изводе вряд ли способна обеспечить высокий уровень социальной интеграции. Слишком велико влияние индивидуалистских и гедонистических установок. Попытки же использовать в этих обществах исторически опробованные механизмы усиления социальной сплоченности – горизонтальное взаимодействие, включающее нравственные механизмы социального контроля, приведут либо к отказу от экстремистского либерального доктринерства, либо, что много более вероятно, к виртуальному (слава Богу, если не реальному) аутодафе сторонников таких «мерзостных» подходов [188].