Николай Блохин - Точки опоры: свобода в постлиберальном мире

Однако для массовой культуры, для мейнстримной политологии, социологии, политической публицистики XX – XXI веков идея о политическом порядке, укорененном в воле Бога (даже если это плюралистический и либеральный порядок) выглядит странным и непонятным анахронизмом. Интерес к подобным идеям сохраняется только в консервативных кругах.

Консерваторы разных мастей любят критиковать «индивидуализм» современного человека, утратившего представление об объективном («естественном» или полученном от Бога через откровение) моральном порядке.

В единственной развитой стране, где консерватизм ещё остаётся живой и не вполне маргинальной традицией, то есть в США, эти вопросы в очередной раз стали предметом довольно широкого обсуждения образованной публики чуть более двух лет тому назад, в ходе так называемой

«полемики Ахмари и Френча» 33 33 Carter, J. The Ahmari / French debate: A reading list // Acton Institute Powerblog. 2019. June 4. URL: https://blog.acton.org/archives/109199-the-ahmari-french-debate-a-reading-list.html?fbclid=IwAR0-8Qkc5ToXoGvrLCigFdEumJML8fiJhOihakkR2aKM_MaKmtZ_DFJy63E (дата обращения: 24.08.2021). .

Каким образом отказ от «объективного морального порядка» увязывается с «индивидуализмом»? В отсутствие «объективных ценностей», единственным смыслом и содержанием человеческой жизни оказывается стремление к счастью – а под «счастьем» чем дальше, тем больше понимается субъективно переживаемое удовлетворение, довольство своей жизнью.

Казалось бы, с либеральных позиций такую этическую ориентацию следует только приветствовать. Тем не менее, можно заметить, что с этой ориентацией сопряжены очень серьезные проблемы. Поскольку достижение и переживание счастья становится основанием и смыслом человеческой жизни, совместное существование людей в сообществах и любые институты, которыми это совместное существование структурируется, тоже оцениваются исключительно по этому стандарту. Способствовать тому, чтобы люди достигали и переживали счастье – вот основная и окончательная задача семей, правительств, предприятий, неправительственных организаций и др.

Коль скоро все эти институты выполняют одну и ту же миссию, между ними не остаётся никакого объективно значимого разделения сфер. То есть разделение сфер может быть зафиксировано законом, оно может даже существовать по факту – но нет и не может быть принципиальных возражений, если какой-то институт (например, правительство) возьмёт на себя функции других институтов (предприятий, семей и т.д.) – лишь бы люди верили, что это сделает их более счастливыми. Институт, взявшийся обеспечить всем счастье, может вмешиваться в любые дела и присваивать себе любые полномочия – пока люди хоть немного доверяют его обещаниям, ему не нужно опасаться сколько-нибудь серьезных обвинений в превышении власти.

Конечно, никакая политическая власть не может предугадать, запланировать и учесть всё, что требуется для счастья каждому человеку – даже если предположить, будто какая-нибудь власть всерьез пытается это сделать.

Власть, взявшуюся отвечать за всё, закономерно будут обвинять во всех проблемах, с которыми люди сталкиваются в любой сфере жизни – от роста цен до роста разводов, от безработицы до домашнего насилия, от качества школьного образования до сокращения биологического разнообразия в природе. Поэтому современные государства переходят от скандала к скандалу. Граждане всё время в них разочаровываются, вялотекущий «кризис доверия» никогда не прекращается, периодически обостряясь.

Однако люди остаются людьми – стремясь к счастью, мы часто не знаем, что сделает нас счастливыми; нередко мы сожалеем о своих прежних решениях. Мы склонны считать, что несчастливыми нас делают внешние обстоятельства, в том числе другие люди, которые нам активно мешают или просто не хотят идти навстречу нашим желаниям. Не справляясь со своими жизнями, мы ищем помощи.

Поэтому как бы мы ни разочаровывались в тех властях, чиновниках и экспертах, которые есть, многие из нас снова и снова предъявляют запрос на другую власть и других экспертов – «правильных» и «компетентных». Запрос на специалистов и структуры, которые сумеют так организовать нашу совместную жизнь с другими людьми, чтобы никто не мешал осуществлению наших стремлений и планов.

В итоге беспрестанный кризис доверия совершенно не препятствует постоянному разрастанию государственного аппарата, расширению государственных полномочий, настойчивому проникновению надзирающего, регулирующего, опекающего государства во все сферы жизни.

С либеральной точки зрения всё это – крайне прискорбные процессы и тенденции. В этом смысле можно согласиться и с консервативной критикой современной культуры.

Вместе с тем, трудно не заметить, что консервативная критика совершенно бесплодна. Можно сколько угодно рассуждать, что очень плохо жить без объективного морального порядка. Однако эти рассуждения так и останутся оторванными от реальности, практически бессмысленными благопожеланиями до тех пор, пока вы не докажете, опираясь на общезначимые, всеми признанные критерии, что определенный набор норм действительно является объективным моральным порядком. В реальности же у современных мечтателей об объективном моральном порядке нет именно этого – доказательств, опирающихся на общезначимые критерии. Более того, таких доказательств и не может быть.

Невозможно доказать, что определенный моральный порядок установлен Богом, потому что любая попытка доказать реальность самого Бога – так, чтобы это было несомненно для всех, верующих и неверующих, – приведет лишь к очень скромным результатам.

Максимум, что здесь возможно – продемонстрировать, что Вселенной присуща некоторая изначальная упорядоченность, предшествующая любому эволюционному процессу.

Желающие могут называть эту изначальную упорядоченность «Вселенским разумом» или даже Богом. Но из такого понятия о Боге невозможно сделать никаких выводов о том, ставит ли Он перед собой хотя бы какие-нибудь цели, относится ли Он как-нибудь к нам, есть ли у Него какие-нибудь требования к нам и т. п.

Что касается рассказов разных религий об их основателях и полученных теми откровениях, то объективная, убедительная для верующих и неверующих проверка этих рассказов невозможна, потому что откровение (если под «откровением» понимать получение людьми информации из некоего сверхприродного источника) невоспроизводимо по определению.

Если бы мы научились его воспроизводить, это означало бы, что речь идёт не о сверхъестественной передаче информации, а о чисто человеческом или, во всяком случае, природном переживании/состоянии.

А если мы не умеем его воспроизводить – как проверить, что переживали основатели религий и их преданные последователи? Не было ли это иллюзией или самовнушением, а то и вовсе – позднейшей выдумкой других людей?