Дик Моррис - Игры политиков

Но историк Эрл Мазо считает, что Никсон был убежден в победе… В 1952 году он удержался в качестве кандидата в вице-президенты благодаря умелому использованию телевидения; пика популярности он достиг после «кухонной дискуссии» 1959 года с Хрущевым. И вот, сочетая полемику и телевидение, он решил, что победные аргументы в споре обернутся лишними голосами на выборах.

Не последнюю роль — для Никсона это характерно — играла и паранойя. Настороженно относившийся к либеральной прессе Восточного побережья Никсон был убежден, что от печатного слова беспристрастности ему не добиться. Телевидение и должно было ликвидировать эту фору. Он считал, что перед камерой сделает то, что ему удается лучше всего, — обратится к избирателям напрямую и завоюет их голоса.

Но Никсон лучше смотрелся на кукурузных полях Айовы, чем на телеэкране. «Его стиль, — пишет один политолог, — отличался простотой и приземленностью, что могли оценить лишь провинциальные городки». В личном общении, продолжает он же, 47-летний Никсон выглядел «привлекательным, худощавым… подвижным и здоровым американцем, с чисто выбритым, очень мужским лицом». Но телевидение — иное дело: «Глубокие глазницы и тяжелые брови отбрасывали на лицо густую тень, и на экране оно выглядело угрюмым. Когда же по ходу дискуссии Никсон раздражался, телевидение поднимало температуру этого раздражения до ярости».

Уже само решение участвовать в дебатах было спорным, но Никсон усугубил этот шаг, отказавшись работать со специалистами в ходе подготовке к встрече с соперником. Эйзенхауэр предложил ему в качестве консультанта телепродюсера Роберта Монтгомери, человека, как он выразился, знающего толк в освещении, гриме и иных аспектах телесъемки. Будучи уверен, что справится и так, Никсон отказался.

Кеннеди все делал правильно, Никсон же совершал ошибку за ошибкой.

Накануне дебатов Кеннеди постоянно консультировался со специалистами. Никсон же так толком и не подготовился.

Кеннеди подошел к встрече с соперником отдохнувшим и загоревшим; Никсон выглядел «бледным и изможденным».

На Кеннеди был темный костюм, четко выделявшийся на фоне обстановки; светло-серый же костюм Никсона с ней сливался, в результате чего возник «один смутный контур».

Кеннеди был чисто выбрит и подгримирован; Никсон от какой бы то ни было косметики отказался, а попытка прикрыть щетину неким продуктом под названием «Лейзи шейв» оказалась неудачной.

Кеннеди смотрел прямо в камеру, обращаясь непосредственно к зрителям-избирателям; Никсон, вспомнив дебаты школьных и студенческих лет, камеру игнорировал и не отрывал взгляда от оппонента.

Кеннеди был воплощенное спокойствие и самообладание; Никсон потел при ярком свете софитов.

Кеннеди сидел, скрестив ноги, и непринужденно держал ладони на коленях; Никсон постоянно ерзал и упирался рукой в бедро.

Кеннеди выглядел как воплощенная мечта юной девицы. Никсон выглядел как рассерженный отец, встречающий у двери припозднившуюся дочь. Кеннеди выиграл. Никсон проиграл. Те, кто слушал дебаты по радио, сочли, что Никсон превзошел соперника, но симпатии телезрителей оказались на стороне Кеннеди.

Вопрос: почему так случилось?

Никсон — человек 1950-х годов. Как пишет Маршалл Мак-люэн, телевидение — хладнокровное средство. Но чего не было у Ричарда Никсона времен Эйзенхауэра, так это как раз хладнокровия. Карьеру он сделал, изничтожая коммунистов и свирепо нападая на соперников из стана демократов…

Он добивался успеха, швыряясь в них фразами-булыжниками вроде: «Компания трусишек коммунистов из колледжа имени Дина Ачесона». Само его имя стало синонимом враждебности, обвинительного пафоса и обмена тяжелыми политическими ударами.

Никсон считал, что побьет Кеннеди, опираясь на хорошее знакомство с предметом спора и мастерство политика-полемиста. Ведь за продолжительную карьеру ему противостояли лучшие — Трумэн, Ачесон, Стивенсон, — и он побеждал их.

А внешние атрибуты — много ли они значат? Стоит ли их принимать в расчет?

Сделавшись после речи «Чекере» объектом всяческих поношений со стороны либералов, Никсон стал чрезвычайно болезненно относиться к упрекам в том роде, что умеет кататься только на одном коньке и говорить только на одном, простоватом, диалекте. А он хотел выглядеть солидным кандидатом.

Та речь, признавался Никсон впоследствии, «оставила глубокий шрам, который так до конца и не затянулся». В результате он выработал к телевидению несколько снобистское отношение, не уставая повторять, что «представление» оно ставит выше «положения». А это не по нему.

И действительно, из позднейших высказываний Никсона следует, что он испытывает даже некоторое удовлетворение от того, что проиграл в соревновании видимостей, а не сущностей. Может, и впрямь ему важнее было показать владение предметом, нежели выиграть в споре.

«Убийственно в адрес телевидения как инструмента политики прозвучит, — презрительно фыркает Никсон в мемуарах, — если я скажу, что более всего в ходе первой дискуссии с Кеннеди меня задела не суть наших расхождений, но невыгодный для меня контраст в нашей внешности». А ранее в книге «Шесть кризисов» Никсон пишет о поражении едва ли не с гордостью: «Я уделил слишком много внимания сути и слишком мало — форме».

Очень часто победа или поражение публичного политика зависит от тщеславия или личных переживаний. Кому бы могло прийти в голову, что, глядя на Кеннеди в тот вечер, Никсон расчесывал раны, нанесенные ему речью восьмилетней давности? Выпускник второстепенного колледжа на Западном побережье, он всегда чувствовал себя чужим в высших политических кругах Северо-Востока. И как подсчитать, сколь многое в поведении Никсона — грубияна и пло-хиша — объясняется этим неприятием? И до какой степени паранойя, стоившая ему в конце концов президентства, была порождена той же самой обидой на интеллектуальную элиту нации, с презрением его оттолкнувшую?

И вот, сойдясь с Кеннеди в жизненно важном поединке, он отказался от грима, не отдохнул как следует, не оделся должным образом, не глядел в камеру — словом, все делал не так, как нужно. Почему? Быть может, он шагал под звуки барабана, только одному ему слышные?

Они отзываются в позднейшем комментарии никсонов-ского пресс-секретаря Херба Кляйна, воспроизведенном в книге Кристофера Мэтьюза «Кеннеди и Никсон». Там говорится, что Никсон слышал где-то, будто Кеннеди насмешливо отозвался о Хьюберте Хамфри, который во время их совместного выступления по телевидению на первичных выборах в Висконсине не пожалел косметики. Никсон бы такого не потерпел — «ему бы показалось, что его упрекают в недостатке мачизма, а он был настоящий мачо».