Дик Моррис - Игры политиков

Колеблясь относительно собственного внешнего вида, Никсон позволяет сопернику диктовать себе решение! Быть может, где-то в глубине души он просто не хотел победы, если она достается ценой тех же насмешек, мишенью каких он стал после речи «Чекере».

Ну а Кеннеди использовал возможности телевидения на все сто процентов. «Впервые со времен греческих городов-государств с их формами демократии, — говорил он журналисту Рауленду Ивенсу, — мы приблизились к идеалу, когда всякий избиратель может лично оценить кандидата». Для Кеннеди картинка была важнее тысячи слов. «Телевидение, — говорил он, — дает людям возможность заглянуть своему кандидату в лицо и в душу».

Кеннеди, этому греческому богу, легко было так говорить. Но Никсон — дело иное. Правда, в словах Кеннеди заключалось и рациональное зерно. Позднейшие высказывания Никсона о тех давних дебатах позволяют умозаключить, что на самом-то деле его проблема заключалась в антидемократизме и высокомерии. Презрение к «представительской» эстетике телевидения, которое он сам себе навязал, не позволило ему оценить его роль как прямого канала связи с теми избирателями, до которых он хотел достучаться. Вместо того чтобы глядеть им в глаза, он смотрелся в зеркало.

До самого конца предвыборной кампании Никсон не обращал на телевидение ни малейшего внимания. Его главные советники исходили из того, что подкармливать следует только печатные издания. Телевизионный продюсер Джин Выкофф, входивший в 1960 году в команду Никсона, писал, что тот «не желал мараться о стены здания на Мэдисон-авеню».

И даже когда Выкофф сделал две рекламные получасовки, Никсон не позволил их прокатывать, по-идиотски «передвинув телевидение на самую обочину своей кампании». Тед Роджерс, готовивший Никсона к речи «Чекере», в свою очередь, снял фильм. Его прокрутили в Калифорнии, но от общенационального показа отказались, предпочтя ему многочасовую телекомпанию по сбору средств в предвыборный фонд; таким образом, идея полноценной телевизионной программы была вновь похоронена.

У Кеннеди таких проблем не было. Он любил камеру, а она любила его. Принося клятву в качестве 35-го президента США, Джон Кеннеди сказал: «Факел передан новому поколению американцев». И выглядел он как его представитель.

Если Рузвельт использовал радио, а Кеннеди полагался на телевидение, то Линдон Бейнз Джонсон стал первым кандидатом в президенты, кто в основание схватки за Белый дом, в которой он сокрушительно победил Барри Голдуоте-ра, положил платную рекламу.

Если «радиосообщение» — это близость к слушателю, а «телесообщение» — романтический ореол, то в чем суть политической телерекламы? Боб Гудмен, рекламный гуру республиканцев, однажды сказал мне: «Я имею дело только с четырьмя вещами: любовью, надеждой, ненавистью и страхом». Таким образом, он пришел к выводу, что ключевое «сообщение» телерекламы — это чувство.

Чтобы запасть в память зрителя, рекламный, как правило 30-секундный, телеролик должен быть эмоционально насыщен. Линдон Джонсон первым понял это.

До 1964 года платная телереклама практически не оказывала воздействия на ход президентских выборов. Эйзенхауэр и Стивенсон выступили в 1956 году по телевидению с продолжительными речами, помощники Кеннеди четыре года спустя запускали популярные песенки, Никсон в том же 1960 году провел телекампанию по сбору средств. Но все это имело второстепенное значение.

В 1964 году все изменилось. За один-единственный политический сезон телереклама передвинулась на авансцену американской политики. Как нередко бывает, некая новая технология, только появляясь на свет, сметает вокруг себя все и вся. Антиреклама, задействованная Джонсоном, настолько скомпрометировала Барри Голдуотера, что он и поныне остается символом политической воинственности и экстремизма правого толка.

Вообще говоря, политическая реклама как явление возникла в ходе президентской гонки 1952 года. К тому времени телевизоры были уже в 19 миллионах американских домов, и телевидение начало формировать стиль жизни в стране (для сравнения: когда четырьмя годами ранее Томаса Дьюи спросили, не считает ли он целесообразным использовать телевидение, ответ был: «Не думаю, что это добавит нам достоинства»).

Рекламные ролики, демонстрировавшие широкую улыбку Эйзенхауэра на фоне плаката «Я люблю Айка», производились расположенной на Мэдисон-авеню компанией BBD и отдаленно напоминали новостные блоки, обычно предшествовавшие в то время показу фильмов в кинотеатрах.

Само собой, архитекторы президентской кампании Джона Кеннеди возлагали немалые надежды на ролики с зажигательными песенками Фрэнка Синатры. Однако же именно они запустили в обиход антирекламу — опираясь при этом на злополучную оговорку Дуайта Эйзенхауэра. Когда того на пресс-конференции попросили назвать какое-нибудь важное решение, принятое по совету вице-президента Никсона, он ответил: «Дайте мне неделю, и я непременно что-нибудь вспомню». Это был отличный контрудар на никсо-новский лозунг: «Главное — опыт», таким образом команда Кеннеди превратила пафос в посмешище.

Тем не менее до 1964 года в настоящей гонке имели значение умение подать себя, речь, условности, затем (начиная с 1960-го) — теледебаты. И лишь с приходом Линдона Джонсона антиреклама сделалась фактором президентской кампании. Более того — самой ее сутью.

Дело не в том, что демократы потратили на телевидение больше денег, чем республиканцы. Совсем наоборот, Джонсон раскошелился на 4,7 миллиона долларов, а Голдуотер — на 6,4. Различие заключается в том, что люди Джонсона прибегли к новой тактике — тактике выжженной земли, массированной антирекламы. Телевизионного времени у Голдуо-тера было больше, но ему явно не хватало агрессии и точных попаданий Джонсона.

Советникам последнего достало чутья, чтобы понять: мир меняется и телевидение способно на большее, нежели набор приятных сообщений. «Искусство меняло свою природу, а Гол-дуотер все еще следовал вышедшей из моды рекламной тактике», — пишут Эдвин Даймонд и Стивен Бейтс, авторы авторитетной истории политической рекламы на телевидении.

Сквозь призму истории может показаться, что Джонсон выиграл выборы 1964 года с большой легкостью. Они проводились менее чем через год после убийства Кеннеди, которое неизбежно окрашивало их в тона скорби и печали, и этот фактор работал на Джонсона. К тому же за несколько месяцев пребывания у власти он добился целого ряда несомненных успехов.

«Начнем», — призывал Кеннеди американскую молодежь в 1960 году. Надев на себя его мантию, Джонсон настойчиво воздействовал на конгресс в плане реализации наследия павшего президента, — «продолжим». Призывая палату представителей и сенат воздать должное памяти президента-мученика, приняв Акт о гражданских правах, который тот столь энергично отстаивал, Джонсон работал без устали, день и ночь, лишь бы достичь этой цели. А когда ему это удалось, все справедливо восприняли успех как демонстрацию политической мощи Джонсона.