Вера Дорофеева - Сто лет восхождения

— Да! До лучших времен.

— А как же Генерал? Его ребята?

— Генерал в Севастополе, размагничивает боевые корабли. Сам попросился к Александрову. Петржак с Флеровым в армии...

— Да! протяжно, с горьким вздохом произносит Алиханьян. — Вот и меня вернули с полдороги, Левушка. А так все красиво было задумано. Зря так легко отодвинули все в сторону. Исследования — это темп. Темп мысли, темп идей, темп решений. Когда-то его теперь снова наберем? Ведь все придется начинать сначала. И почему так легко принял решение Курчатов? Не пойму.

— Ты же знаешь, сводки вон какие.

— Да, знаю. Жмут. Сам видел, пока к вам добирался. Вся страна с места стронулась. Но как бы потом не было поздно...

Они вспомнили этот разговор через несколько дней.

Флеров и Петржак буквально на следующий день после начала войны получили повестки из военкомата. Петржак стал разведчиком. По слухам, воюет где-то на юге. И говорят, неплохо. Флеровым судьба распорядилась иначе. Как человека «вполне технически грамотного», так было написано в аттестации, его прикомандировали к Военно-воздушной академии. И вместе с ней техник-лейтенант выехал к новому месту расположения — в Йошкар-Олу.

Став военным человеком, восприняв армейскую жизнь с ее строгой регламентацией, с ее предельно обнаженной деловитостью и целесообразностью, Флеров сумел по-новому посмотреть на все, что случилось с открытием спонтанного деления урана. Факт умолчания об их с Петржаком работе, факты исчезновения затем, приблизительно с середины сорокового года, из американской, английской и немецкой научной литературы каких-либо публикаций по делению урана ему теперь говорили о многом.

Огромное научное направление, в котором работали ведущие физики мира, закрыть или отложить до лучших, мирных времен невозможно. Тем более в Америке, куда эмигрировали крупнейшие исследователи из Европы. Очевидно, чья-то могущественная рука закрыла ядерные исследования плотным занавесом секретности. И началось это не вчера, а минимум год назад, когда Курчатов открыто произнес: «Цепь возможна и жизненна». Помнится, тогда еще кто-то спросил у Игоря Васильевича: «А во что обойдется, к примеру, создание атомной бомбы?» — и он ответил: «Создать ее — это все равно что построить еще один Волховстрой».

Курчатов да и они все выросли, сформировались в те годы, когда основной целью страны было созидание. Поэтому и проблему ядра они измеряли своим масштабом: «Один Волховстрой, один Днепрогэс, одна Магнитка». Сейчас Днепрогэс взорван. На Волховском фронте идут ожесточенные бои как раз в районе первенца советской энергетики. Война со всей безжалостностью навязала им иное, суровое миропонимание.

Гигантское, напряженнейшее сражение неумолимо разворачивалось в те дни на полях Подмосковья. И наверное, не следовало бы технику-лейтенанту в такое время, пусть даже в глубоко тыловой Йошкар-Оле, подавать рапорт по команде и просить отпуск. Но Флеров уговорил начальство. И сразу после первого серьезного поражения гитлеровцев техник-лейтенант Военно-воздушной академии получил, как значилось в приказе, «десять суток отпуска на устройство личных дел».

Он приехал в Казань, в родной Физтех в надежде найти там Курчатова, который находился в сражающемся Севастополе. И тогда Флеров настоял, чтобы его сообщение, доклад, размышления выслушали А. Ф. Иоффе, П. Л. Капица и другие ведущие физики.

В конференц-зале холод держался устойчивый. Все сидели, не рискуя снять солидных академических шуб с шалевыми воротниками, потертых полушубков и затасканных ватников. Только Флеров стоял на трибуне в одной гимнастерке.

Кое-кто из занимавших неполных два ряда кресел с тоской посматривал на президиум. Скорее бы конец. Легко рассуждать, будучи гостем. Легко строить догадки и предположения, основанные всего лишь на разрозненных, весьма односторонних фактах, когда ты втянулся в армейский быт, с его строго регламентированным распорядком, обустроенностью, даже пайком. Не надо стоять в бесконечных очередях, чтобы получить причитающийся твоей семье по карточкам немудрящий паек. А дрова? Вокруг домишка, в котором твоя семья занимает комнату, уже давно разобраны на топливо все заборы и сараюшки. Доктора наук с гаечными ключами лазят по водосточным колодцам, днюют и ночуют в котельной, разгружают вырванные, что называется, с кровью платформы с дровами, чтобы не полопались трубы в лабораторных помещениях. Первая военная зима. Суровая, страшная. А тут прожекты. ..

Да, все четко, предельно ясно. На Западе, по-видимому, действительно начались работы по созданию атомного оружия. Полное молчание по этой тематике в научных журналах говорит само за себя. И потому необходимо здесь, в Казани, пока не поздно, провести ряд экспериментов, чтобы убедиться, что ядерная цепная реакция возможна. А для этого потребуется...

В том, что говорил Флеров, были логика, точный расчет, понимание глубинных течений научного процесса. Это сознавали и все сидящие в зале. Но проклятое безоговорочное слово «потребуется» привнесло в атмосферу заседания немалую долю скепсиса. Легко оперировать цифрами в докладе. А Казань уже сейчас коротает декабрьские вечера при свете коптилок. Да и то за керосином еще настоишься в очереди. Хорошо, что в лаборатории свет подается. С перебоями, но подается. Многие из физтеховцев пришли на доклад прямо с разгрузки угля. Сидят, превозмогая усталость, с черными следами угольной пыли под глазами. Ох уж эти «научные бригады» по разгрузке, которые возглавляют сейчас такие киты Физтеха и Химфизики, как Харитон, Арцимович, Борис Александров... Для экспериментов, на которых настаивает Флеров, необходима мобилизация таких людских резервов, таких ресурсов, технических и промышленных, что сразу же подводи черту под всеми другими оборонными исследованиями. А результат? Страстная вера в идею еще не вексель, под который можно развернуть широкий фронт исследований. Флеров за свою недолгую научную жизнь дальше кабинета директора Физтеха пока не хаживал. А академик Иоффе знает, как там, наверху, ведут разговор, особенно сейчас, когда страна напряглась до предела, чтобы выстоять. Там, прежде чем спросить: «Сколько?» — зададут жесткие конкретные вопросы: «Зачем?», «Когда?», «Каким образом?». На то, чтобы выслушать теоретические размышления уважаемого Абрама Федоровича, как это случалось раньше, времени нет. Война!

Раздавались в зале вопросы к докладчику. Звучали детальные ответы. О чем-то поспорили. В чем-то согласились. И на самого Иоффе да и на всех, кто расположился в двух первых рядах, сквозь всю скудность и напряженность их эвакуационного бытия вдруг дохнуло такой забытой и далекой атмосферой безмятежных довоенных лет. Ведь как работали, спорили, искали...