Знание-сила, 2008 № 12 (978)

Но Салуцкому это было не интересно, он имел «ответственное задание» и не покладая рук выполнял его на протяжении 17 месяцев — с декабря 1988-го по апрель 1990 года. Для меня этот период стал одним из самых тяжелых. Где бы я ни появлялась в эти месяцы, с какими бы людьми или организациями ни общалась, рано или поздно мне обязательно задавался вопрос, действительно ли я «погубила российскую деревню» и как мне это удалось. Я постоянно чувствовала себя, словно обмазанная дегтем деревенская потаскушка.

Историю моей борьбы с Анатолием Салуцким и его высоким заказчиком я могла бы вслед за Солженицыным назвать «Бодался теленок с дубом». Перед Салуцким были открыты двери всех московских газет, его клевета откровенно поощрялась. В общей сложности в разных газетах было опубликовано около десятка статей Салуцкого, одна грязнее другой. Я же, народный депутат СССР и академик АН СССР, не могла выступить ни в одной газете, включая самые дружественные «Известия». Сотрудница газеты Е.Н.Манучарова делала все возможное, чтобы морально меня поддержать и помочь мне научно «отмыться», но редколлегия не пропускала ее материалы в силу настолько «высокого» запрета, что пробить его удалось только в 1990 году. Ни одна газета не решилась опубликовать и статьи убедительно выступивших в мою защиту профессоров В.Р.Беленького и С. А. Ковалева, как и статью двух незнакомых мне авторов — инженера- землеустроителя, к.э.н. В.П.Прошлякова и агронома Я.П.Гординского. Последний, будучи лет на 20 старше меня, прекрасно знал истинную историю разделения деревень на «перспективные» и «неперспективные», с которой я не была знакома. Он даже пригласил меня к себе домой, дабы поведать эту историю.

На 8 огромных статей Салуцкого преимущественно в центральных газетах пришлось всего 3 небольшие публикации в мою защиту, из них в центральной газете — только одна. Девять же хорошо аргументированных статей и материалов, доказывавших мою непричастность к кампании сселения деревень, так и не смогли пробиться в печать. Среди них — два моих собственных материала: в «Московскую правду» и «Правду». Главный редактор первой газеты по своей инициативе предложил мне изложить свои возражения Салуцкому с обещанием их опубликовать. Я так и сделала. Он же, получив мой текст, передал его Салуцкому, а затем взял у того интервью как ответ на мой оставшийся не известным читателям документ и опубликовал его на своих страницах. Редакция же «Правды», куда я направила небольшую заметку о недопустимых методах ведения публичной «дискуссии», высокомерно ответила, что этот вопрос носит частный характер и для общесоюзной газеты мелок.

Конец моей травле положила небольшая статья Е.Н.Манучаровой на последней странице «Известий» от 9 апреля 1990 года. Вот выдержки из этой статьи: «Недавно в конференц-зале ВАСХНИЛ прошло очередное заседание научно-исследовательского общества «Энциклопедия российских деревень»... Посвятив собрание истории расселения крестьян в нашей стране, энциклопедисты раскрыли и подлинную суть обвинений, возведенных на академика Т.Заславскую. Речь — об оскорбительных для чести ученого выступлениях писателя А.Салуцкого... Его публикации носили столь скандальный характер, что взволновали общественность. . Эти статьи надо понимать как фальшивку и клевету — таково мнение профессионалов, «энциклопедистов российских деревень». Они, посвятившие свою жизнь возрождению села, хорошо знают и историю крестьянства, и работы каждого из ученых, связанных с деревней. Салуцкий... в своих публикациях прошел мимо текстов, которые может взять в руки любой читатель. Не коснулся ни научных книг Заславской, ни ее публицистики, ни стенограмм выступлений. Превращая академика (защитника села и критика «раскрестьянивания»). в «автора» программы сноса деревень, он громит идеи, которые Заславской не принадлежат, и ссылается на документы, никому не доступные». Далее кратко опровергались основные измышления Салуцкого в мой адрес.

Наверное, мне следовало приветствовать эту статью радостным восклицанием «наконец-то!», но в действительности я лишь слегка приподняла голову. Стараниями Салуцкого о моей «разрушительной» роли в развитии русской деревни к этому времени знали чуть ли не все, а о том, что это — злостная клевета, узнали только подписчики «Известий», и то только дочитавшие до последней страницы. Унизительная клеветническая кампания тянулась почти полтора года. Травмировали рассказы моих бывших учеников о том, что, выезжая в сельскую местность Сибири, они вынуждены теперь скрывать свою связь со мною, так как фамилия Заславская воспринимается там как ругательство. Слава «разрушительницы русской деревни», так и не понесшей наказания за свое преступление, преследовала меня еще много лет.

В кулуарах первого Съезда народных депутатов СССР выяснились истоки и смысл многих интриг, направленных против меня. Как я и полагала, это был «заказ» сверху — к нему, например, имел непосредственное отношение глава Московской делегации Лев Николаевич Зайков. Многие делегаты не могли — и не хотели — скрыть «классовую ненависть», которую ко мне испытывали. Тем дороже для меня были другие встречи в перерывах между заседаниями. Когда, например, я, только что подвергнутая очередной организованной экзекуции, опустошенная и обессиленная, услышала над собою приятный мужской голос: «Татьяна Ивановна!» Я открыла глаза. Передо мной стоял незнакомый человек среднего возраста и смотрел на меня с глубоким сочувствием и даже лаской. Он улыбнулся и сказал: «Мне кажется, что это самый лучший момент для того, чтобы познакомиться. Вас я знаю, а вы меня, наверное, нет. Сергей Алексеевич Аверинцев». Он протянул мне руку, я ее пожала, и он сказал, что не хочет мешать мне в такой трудный момент, но позже очень хотел бы познакомиться со мной ближе. Он ушел, но мне никогда не забыть того чувства благодарности и светлой радости, которое тогда испытала. Словно на миг встретилась с самим Иисусом Христом.

Тепло отнеслась ко мне и Юлия Друнина. Она была очень грустной, но сказала, что любит меня и всегда смотрит передачи, в которых я выступаю. Я же ответила, что давно ее знаю, потому что еще в 1945 году посещала поэтические семинары в «Молодой гвардии», в которых она участвовала и читала стихи. Особенно нравились нам стихи о ее погибшей подруге Зине, которую она называла «Светлокосым солдатом». А через два года меня поразило известие о том, что Юлия Друнина покончила с собой.