Знание-сила, 2008 № 11 (977)

Ну, и отлично.

Я думаю о том, что в этом, как будто бы замороженном, с трудом оттаиваемом пространстве произрастают ростки другого подхода людей к собственной жизни. И к образованию как части ее. Какие у нас варианты? С одной стороны, школа, из которой вышли (или выйти пытаемся). Нравится нам это или нет, советская школа в основе — сталинская. Школа промышленной зоны, оловянной, деревянной, прилагательные могут меняться, но существительное неизменно — зона. Хотим мы туда опять?

Вариант два: не возвращаться, ничего не трогать — пусть зарастает. Педагогика и жизнь в бывшей заросшей зоне. Где-то бродят стада оленьи. Стучит черный дятел. Охотятся охотники. Передаются сказки и легенды.

Конечно, не сравнить с первым вариантом. Но все же, народная педагогика — это прошлое, а нам бы в будущее (используя ее опыт, питаясь ее ценностями), в будущее.

То есть что-то третье. А что это, кто знает? Вот об этом, по-моему, разговор. И поездка наша — для этого...

Ольга Балла

Ларс Свендсен. Философия моды /

Перевод с норвежского А.Шипунова.

— М.: Прогресс-Традиция, 2007. — 256 с.

Норвежский философ Ларс Свендсен, профессор университета города Берген, известен русскому читателю как автор «Философии скуки», переведенной у нас пять лет назад и вышедшей, кстати, в той же «ПрогрессТрадиции». Как и в случае со скукой, Свендсен и теперь ставит себе вполне рутинную для интеллектуала ХХ—ХХ1 веков задачу развенчания стереотипов посредством демонстрации того, как они устроены.

Предприятие его, по обыкновению же, не слишком академично — из-под его пера и на сей раз вышло, скорее, эссе, разные главы которого (всего их восемь) можно читать, как он сам признается, в любом порядке. Свендсен принципиально не выстраивает системы, чем прежде всего и отличается от, пожалуй, всех своих предшественников-философов, бравшихся рефлектировать феномен моды. А предшественников у него на сей раз — в отличие от той же скуки, в последовательном философском моделировании которой Свендсен был в некотором смысле первопроходцем, — было изрядно: от Адама Смита, Канта и Новалиса до Георга Зиммеля, Жиля Липовецки, Вальтера Беньямина и неминуемого Ролана Барта. Всех их он цитирует, со всеми вступает в диалог, так что в этом смысле книга способна сыграть еще и роль необременительного, без избыточных теоретических сложностей путеводителя по истории проблемы для непрофессионального читателя, которому, собственно, и адресована.

Свендсен и сам никогда не занимался основательно и профессионально историей и эстетикой одежды, к которой он — и не первым, и не без оснований — относит феномен моды в первую очередь. Поэтому его путешествие по миру моды волей-неволей оказывается путешествием дилетанта: он берется философски осмыслить явление, знакомое ему в основном извне и с чужих слов. Поэтому же он занимается не столько модой, как таковой, сколько ее интеллектуальной историей. Не перегружая читателя избытком деталей из истории костюма, он в основном сосредоточивается на моде как на одном из механизмов, управляющих поведением и самовосприятием человека.

Такие механизмы человек сам же и конструирует — и рад им подчиняться даже тогда, когда выражает недовольство их властью над собой (входящее, между прочим, в «культурную программу» отношений с ними). Ругать новейшую моду — тоже своего рода хороший тон, показатель, так сказать, нормального культурного самочувствия. Единственное, чего делать с модой категорически нельзя — это не замечать ее. И ее создатели делают все, чтобы этого не произошло. Похоже, успешно.

Достается от Свендсена и некоторым связанным с модой стереотипам — настолько привычным, что принимаемым за само естество вещей. Они, по меньшей мере, сильно упрощают истину. Во-первых, это представление о том, что мода — своего рода язык (если и язык, пишет Свендсен, то крайне примитивный и очень ограниченный в своих возможностях); во-вторых — о том, что мода распространяется обычно «сверху вниз» — от богатых к бедным (бывает и прямо наоборот); в-третьих — то, что она связана с индивидуальностью, с ее выражением, если даже не прямо с ее созданием (индивидуальность, по Свендсену, нынешний человек благодаря моде, скорее, теряет)...

Увы, к рассуждениям Свендсена о моде примешивается и неизбежное осуждение потребительского общества с его неподлинностью, утратой индивидуальности и тому подобными прискорбными свойствами. Говорю «увы», потому что это осуждение само по себе давно уже превратилось в стереотип, миновав в своем развитии даже стадию моды, в которой оно как тип интеллектуального предприятия, несомненно, было остро интересным. Только было это давно, во времена, по крайней мере, того же Ролана Барта. Нет сомнений, что это можно сделать интересно и сегодня. Однако этого-то как раз Свендсен и не делает, ограничиваясь расхожими упреками обществу потребления.

Но свой смысл есть и в этом. Книга дает нам представление о типовом восприятии сегодняшними мыслящими европейцами и моды со всеми ее условностями, и собственных взаимоотношений с ней. Мода, которую еще Вальтер Беньямин называл «вечным возвращением нового» — неминуемый, даже структурный признак современных западных обществ с их принципиальной, если не сказать — навязчивой потребностью в новизне. Вряд ли западному человеку так уж надо освобождаться от ее власти над собой, тем более, что на этой власти в нынешних обществах держится чрезвычайно многое. Достаточно эту власть просто понять — что они, по мере возможности, и делают.

Канадские исследователи установили, что чем ближе бегун находится к судье, который дает сигнал на старт из специального пистолета, тем быстрее он реагирует на выстрел и начинает бежать. Исследователи под руководством Дейва Коллинза из университета Альберты в Эдмонте изучали видеозаписи забегов на короткие дистанции на Олимпийских играх 2004 года. Они определили, что у спортсменов, находившихся дальше от судьи, время реакции было существенно ниже, чем у бегунов, занимавших ближние к судье дорожки.

Чтобы подтвердить эти данные, ученые провели ряд экспериментов, в которых приняли участие четыре спортсмена и двенадцать людей со средней физической подготовкой. Добровольцы должны были стартовать со специальной подложки, измеряющей силу, с которой они давили на нее при старте. В качестве сигнала на старт ученые использовали пистолет с регулируемой громкостью выстрела. В случайном порядке они использовали выстрелы громкостью от 80 до 120 децибел. По итогам эксперимента была составлена зависимость скорости реакции и силы движения от громкости звука. Она оказалась такой же, как и у спортсменов на Олимпиаде.