Знание-сила, 2008 №04 (971)

Согласно Корану, человеку запрещено оспаривать чужую религию: «Нет принуждения в религии» (Коран, 2, 256) и «Мы лучше знаем, что они говорят, и ты - не принудитель для них» (Коран, 50, 45). Более того, межконфессиональные различия будут разрешены самим Богом в Последний День, а различия между иудаизмом, христианством и исламом проистекли не из людского заблуждения (главный полемический тезис иудеев и христиан в межконфессиональных спорах), но являются частью Божественного плана: «Всякому из вас Мы устроили Закон и Путь. А если бы пожелал Бог, то Он сделал бы вас единым народом, однако (Он намерен) испытать вас в том, что Он даровал вам. Старайтесь же опередить друг друга в добрых делах. К Богу - возвращение вас всех, и Он сообщит вам то, в чем вы разногласили» (Коран, 5, 48). Таким образом, ислам настаивает на истинности собственной трактовки Божественного Слова, однако в то же время не берется судить иудеев и христиан, считая, что это - прерогатива Бога.

В результате в мусульманском богословии иудеи, христиане и зороастрийцы были наделены статусом «людей Писания» (ахл ал-китаб), то есть тех, кто знает Истинного Бога через посредство Святого Писания. В свою очередь, политическая доктрина ислама придала «людям Писания» статус «покровительствуемых» (ахл аззимма), то есть тех, кто обладает правом на беспрепятственное отправление своих культов и находится под правовой защитой исламского государства.

Исламская концепция Авраама как прародителя монотеизма и идея авраамических религий породили сознательную и добровольную терпимость мусульманства по отношению к инославию, беспрецедентную для религий Средиземноморья.

Желают ли признавать это современные историки и политологи или нет, однако дело заключается в том, что ислам предвосхитил современную концепцию веротерпимости, вошедшую как неотъемлемая часть в стратегии современных демократий. Однако веротерпимость в современных демократиях, следующих принципу отделения церкви от государства, базируется исключительно на философских секулярных основаниях. Религия рассматривается как одна из форм культуры, не имеющая прямого касательства к природе власти. Источник демократической власти - отнюдь не Бог, но сугубо мирская воля «народа».

Коренное различие в исламской и демократической моделях веротерпимости в этом как раз и заключается: если демократия индифферентна к религии как к чему-то, лежащему за пределами ее горизонта, то ислам размыкает свой собственный горизонт, включая в него инославие как компоненту собственного мира.

Интересно отметить, что именно по исламскому пути терпимости эволюционирует ныне наиболее интеллектуализированная и динамичная ветвь христианства - католицизм. Этапный II Ватиканский собор (1962 - 1965) при папе Павле VI принял на доктринальном уровне выработанную в исламе концепцию авраамических религий. В знаменитой декларации Nosrta Aetate, ссылаясь именно на общие авраамические корни, католицизм пересматривает свое отношение к иудаизму и исламу.

Христианство впервые в истории признало за мусульманством статус монотеистической религии, религии Единого Бога, которому поклоняются и христиане (до 1965 года ислам догматически квалифицировался как язычество). Комментаторы назвали Nosrta Aetate «коперниковской революцией» в христианско-мусульманских отношениях. Правда, эта «революция» коснулась только католицизма. На уровне доктрины православная церковь (включая Московскую патриархию) до сих пор квалифицирует ислам как форму язычества.

Ислам неизменен как вера; Божественная Истина, сформулированная в нем, предвечна и по определению не может быть отредактирована человеком. Однако ислам как культурное, социальное, экономическое и т.д. воплощение предвечной истины в материальном и временном мире может и должен изменяться, находя адекватный ответ тем новым вызовам, которые несет с собой поток времени. Эти изменения (читай «модернизации») «плоти» ислама как раз и призваны сохранить в нетронутости его духовный стержень.

Все три религии - иудаизм, христианство и мусульманство - претендуют на универсализм. В Средневековье началась полемика, касающаяся вопросов догмы. И никогда она не была диалогом, а была обращена не столько к иноверцам, сколько к единоверцам. Спорили постоянно, но спорящие обычно не слышали друг друга. Они спорили для того, чтобы еще раз убедиться в своей правоте. Ваш оппонент очень изощрен, доказывая, что вы не правы. Но вы всегда находите новые аргументы, чтобы доказать свою правоту. Настоящий диалог проходил в других коммуникационных пространствах, но ни в коем случае не в догматической сфере.

Спор велся преимущественно со стороны христиан, но не со стороны мусульман. Для мусульман было все ясно. Поскольку их религия по определению самая правильная, с одной стороны, а с другой - в Коране, в хадисах пророка, все уже сказано и объяснено о христианстве и иудаизме.

Для христианства же ислам был вызовом. Вызовом, который нарушал сложившееся к VII веку в христианстве и ставшее традиционным представление о смысле метаистории, о смысле метаисторического процесса: Бог дал людям христианство для того, чтобы научить их истине, христианство будет развиваться и как только займет всю ойкумену, тогда и настанет последний час, последний момент.

И вдруг появляется ислам. Это было вызовом традиционной христианской интерпретации истории и метаистории. Ислам поначалу восприняли как вызов власти римских (византийских) императоров и их подданных. Время византийского императора Ираклия - как раз в его правление происходили мусульманские завоевания - рассматривали как наказание за грехи Римской империи. Но когда ислам распространился и оказалось, что это не просто временный захват византийских территорий, когда ислам превратился в мощное государство, вот тогда поняли, что это вызов всему христианству и христианской историософской концепции. Формулирует это понимание Иоанн Дамаскин (первая половина VIII века). Человек, живший в Дамаске, в сердце мусульманской державы, служивший халифу, как и его отец, ставит перед собой цель осмысления феномена ислама в контексте христианской историософской схемы. Дамаскин описал ислам как одну из христианских ересей, порожденную беседами пророка Мухаммеда с арианским священником. Однако позже в христианской полемистике (как византийской, так и западноевропейской) возобладала квалификация ислама как языческой религии.

Очень часто Карла Маркса обвиняют в том, что именно его теории привели к политической и культурной катастрофе в России в 1917 году. Но интеллектуалы, как правило, не виноваты в пролитой крови. Они пишут свои книги и не могут отвечать за то, как их интерпретируют другие и как преломляются их идеи в тех или иных политических, культурных, географических пространствах. В преступлениях виновны, как правило, интерпретаторы идеи, а не ее создатели.