Знание-сила, 2008 № 03 (969)

Б. Чориков. Царская потеха

В восточно-христианской агиографии, отмечает А. Юрганов, нечистый дух иногда угадывает то или иное событие, но всегда обнажается «немощь нечистой силы», неспособность ее обладать истинным знанием о человеческом существовании. Но в повести о Савве Грудцыне исполняется предсказанное бесом. А. Юрганов подчеркивает: приключения Саввы доказывали до тех пор немыслимое, «сверхвозможное знание, демонстрирующее силу дьявола». Сказано о сочинениях XVII века. Но вспомним, как в известной книге во время «небывалого жаркого заката в Москве», в аллее у Патриарших прудов, иностранец сообщил, что Аннушка уже купила подсолнечное масло... «И не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится». Показана точность предвиденья профессора, фамилия которого начиналась с двойной буквы «В»: на прощанье прокричал: «Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев?» А «вихрастый молодой человек», Иван Бездомный, решил, что существует «сверхвозможная сила», вооружился бумажной иконкой и свечой и ворвался на веранду «Дома Грибоедова» с криком: «Он появился! .Он заранее знал, что Берлиоз попадет под трамвай!»

Сближение изобразительных средств повести XVII века и знаменитого романа М. Булгакова заметно в иных ситуациях. «Каким образом, — подумала Маргарита, — все это можно втиснуть в московскую квартиру?

Она удивилась необъятности пространства». Взор Маргариты притягивала постель, на которой сидел тот, кого совсем недавно бедный Иван на Патриарших прудах убеждал, что дьявол не существует. «Этот несуществующий и сидел на кровати».

Древнерусские книжники, утверждает Юрганов, не могли помыслить, что «темные силы» воздвигают свои хоромы, устраивают приемы. Возможно, здесь изощренная европейская демонология оказала влияние, помогла рассуждать о материальном устройстве «мира зла». Пронырливый бес привел Савву на некий холм, показал вдали «град вельми славен, стены его златом блистают». «Это град отца моего, идем...» Удивлен Савва: встречали их юноши темнолицые в одеждах сверкающих, в палате на престоле высоком сидел сам «царь тьмы». Вокруг престола множество юношей крылатых с лицами багряными или как смола черными. Принял Савву «древний змий сатана» и пригласил к обеду, где подавали такую еду и питье, что Савва удивлялся: «Никогда в отцовском доме такого не видел, не пробовал!»

Царь Михаил Федорович

«Бунтарский» XVII век, отмеченный переменами в повседневной жизни, в литературе представил человека, находящегося на «последней ступени падения», как заметил Д.С. Лихачев. Трудно понять человеку тех дней, почему судьба уничтожала одних, поднимала иных. «Эти скачут, а те плачут, одни веселятся, у иные глаза слезятся», — сказано в рукописном сборнике тех лет. Где причина: нарушение житейской морали или вмешивается сила страшная, превосходящая власть царскую? В текстах появляется — и необычно ярко — изображение Зла самоуверенного, «материального». В «Повести о Горе и Злосчастии» Зло к «доброму молодцу» приходило во сне, потом явилось наяву, напоминало: «Не одно я, Горе, есть и сродники, вся родня наша добрая, все мы гладкие... Кинься во птицы воздушные, в сине море уйди рыбой — всюду я с тобой пойду под руку, под правую!» Если присмотреться, отчаянная общественная обстановка XVII века перекликается с событиями нашей истории ХХ века.

Но сравнение замысла романа М. Булгакова и повести XVII века совсем не оправдано: не достигает высоты мысли Булгакова, проблемы «отрицательной теологии»: зло не может существовать в мире в качестве позитивной силы. Явления зла можно объяснить только отсутствием добра, оно самодеятельно там, где угнетено добро и унижены усилия, которые служат умножению добра.

Нас интересует не только литературный сюжет повествования о Савве, но категории культурной антропологии, которая изучает, как отражаются верования и «религиозный фольклор» в повседневной жизни. В повести сила Зла показана избирательно. Услуги «нечисти» в любовных делах — общее место, а похождения Саввы, который ускользнул невероятным образом от суровых наставлений отца, отличались особенностью. Бес привел Савву в полки «нового строя», которые созданы царем Михаилом Федоровичем, чтобы одолеть Польшу и вернуть утраченную Смоленскую землю, и предложил: «Запишемся в солдаты!» Автор мрачно изображал новшества, которые устроили иноземцы: бес скорее, чем «немцы», «воинскую премудрость дал Савве», чтобы превзошел он начальников. Получалось, что полки «нового строя» — самое место, где бес мог разгуляться и грешник будет отмечен. Бес среди солдат находился, как слуга, ходил за Саввой. Признан был Савва, дали ему роту новобранцев. Бес подсказал, на чем держится порядок: «Даю тебе деньги, отдай салдатам!» «В других ротах молва и мятеж непрестанно, от голода и наготы помирают, а у Саввы в благоустройстве пребывали». Любопытное мнение о порядке в полках «нового строя»: устройство определяет дьявол, но это обстоятельство не смущает автора повести.

Приключения Саввы-воина показаны со сказочной быстротой; неугомонный бес предложил: идем прежде полков к Смоленску, узнаем, как город укреплен. Невидимые, три дня они вели разведку, узнали все, что нужно ратникам. Когда полки с воеводой Шеиным подошли к Смоленску, Савва всех удивил: богатырей польских побеждал, от ран мигом избавлялся. «Все российское воинство удивлено было!» Сочинитель не воспевал подвиги, но показывал, что смелые вылазки против неприятеля сотворил бес. Воинскую доблесть задумал бес, — где видим подобное в отечественной литературе? Автор неуклонно продолжал: не достоин Савва-воин награды! И воевода Шеин укорял: знаю семью твою, богатством отмечена, не медля иди, юноша, домой. «Если услышу еще о тебе, без милосердия голову сниму!»

Повесть отличается навязчивой точностью,— указано: жил Савва в Москве в доме стрелецкого сотника Шилова, в приходе Николы «в Грачах», где священник услышал на исповеди, как бесы юношу терзают. Мнимый брат являлся в «зверовидном» облике, «богоотменное» письмо юноше показывал, ярился, а мелкие бесы день за днем били, удавить хотели; с пеной у рта Савва метался, болел, как свеча таял. Сотник и жена его, видя «несносное мучение», нашли способ царю о таком событии сообщить. Царь приказал кормить Савву и охранять, чтобы «сам не убился». Повесть утратила дерзость фантазии, потекла по привычному руслу. В храме, в присутствии царя-государя, случилось чудо: едва начиналась литургия, «бысть глас с небеси, яко бы гром великий...» «Глас» призывал: «Савва здрав буди и больше не греши!» И упало с верха в церкви «богоотметное Саввино писание все заглажено». Как не бывало договора с дьяволом! Исцеленного Савву пригласил государь, «подивились милосердию Божию и несказанному чуду». Удалился Савва в Чудов монастырь в Кремле, где жил в посте и молитвах.