Знание-сила, 2007 № 11 (965)

«Ветхая» история в изложении Симеона доносит сомнения и споры, «потребности ума» второй половины XVII века. В.О. Ключевский представил образно: «Тогда принялись пересматривать все углы существующего порядка и, как в доме, всюду находили запущенность, ветхость, сор, недостатки». Устами «юнейшего» Симеон изложил мнение нетерпеливых: «Как в заключении быти, так в отчинной стране юность погубити!» В недалеком будущем такое же нетерпение охватит молодого Петра I. Европейские страны, известные понаслышке, виделись молодым людям как ослепительный простор, мир невиданных «диковин». Юноша проникся убеждением, что отцовский дом «скудный и темный», и обращался со сцены: «Что в доме стяжаю? Чему научуся? Лучше в странствиях умом обогачуся!» — «Пусти, если я охотно желаю, славно все будет, тебе обещаю!» Порыв «юнейшего» Симеон находил легковесным и наивным. В допетровское время молодой человек безраздельно подчинялся воле родителей, иначе он — «гулящий», отвергнутый обществом. В «комедии» Симеона — проблема XVII века: утверждение самостоятельной личности.

Царь Алексей Михайлович

Симеон Полоцкий (Самуил Петровский-Ситнианович) родом из Белоруссии, поэт и писатель, «ходячая энциклопедия, неутомимый борзописец, умевший писать обо всем», отмечал С.М. Соловьев. В «комедии» Симеон позволил герою сказать откровенно, что родной дом для него клетка: «Яко птенец из клетки отпущенный, желаю погуляти...» Нет, продолжал «юнейший», для меня родная сторона хуже, чем клетка. Тюрьма. «.В пределах домовых, як в тюрьме замкненный». В словах — туча темная, но Симеон задумал «комедию» и представил ее, когда «юнейший» отправился в путешествие. Чем встретили его: вином, картами, игрой в кости, льстивыми приветствиями и обманом. Смешно наблюдать, как «обогащался умом»: в дурном обществе играл на деньги, сокровища отцовские разбросал... Ходил блудный сын по сцене, плакал: «Коль много хлеба у отца моего.» Представление занимательное, «по уму» зрителей. Меняет «блудный» одежду на хлеб; пришлось ему пасти свиней, вынимать объедки из корыта: «Как я голоден и нет мне, что съесть, объедки мне будут, как лучшая снедь.» Но свиньи разбежались, неразумного сына схватили, били плетью — за кулисами. Выходил на сцену, стонал и жаловался: зачем отправился в чужие страны! «Гладом и хладом весьма помираю, лютым бичем посечен бываю!» Комедия нравоучительная, только в родном доме счастье. Одобрял ли Симеон эту незамысловатую истину? Ответ очевидный: когда покинул родной дом, что нашел, чем обогатился? Обществом игроков и обманщиков. Блудный сын раскаялся, забыл, что жил в «клетке», обращался со сцены: «Какое благо в доме отчем быти, нежели в страны чужие ходити!» Действие завершилось, неразумный сын домой явился, отец велел одеть, перстень на руку возложить, тучного тельца заколоть; играли «органы», слышалось пение.

В нравоучительной «скорописной азбуке» для «юнейших», созданной в конце XVII века, находим подобные рассуждения на тему «молодец и чужая страна». «На чужой стране я, молодец, по домам шатаюсь и никто меня не приютил. Добра и покоя молодец на чужой стране не обретает, только лапти разбивает».

Но предупреждал Симеон: «Прилежно надо внимати.» Кто смотрел, запомнил, как в дальней стороне блудного сына заставили показать руки: «познати, какую службу подобает дати». «О, нет мозолей, зело мягки длани.» С такими руками бездельнику остается «свиней пасение». И со свиньями не справился. Симеон словно предугадал, как молодой Петр во время первой поездки за границу покажет мозоли на руках. Глядя «прилежно», понимаешь: ничтожное найдет бездельник в «дальней стороне». Пусть дома сидит... Незрелые личности обитали в родной стороне, что проявилось во время петровских реформ.

Присмотреться — Симеон, опытный придворный, напомнил о прогулках реального «блудного сына», которые вызвали в Москве злые пересуды.

...Речь идет о деле Афанасия Ордина-Нащокина, «царственной большой печати и великих посольских дел оберегателя».

Ордин-Нащокин, сын провинциального помещика, прославился в конце 50-х годов XVII века, когда русская армия продвигалась к морю, подходила к Риге. Взят был немецкий город Кокенгаузен, сразу назван Царевичев-Борисов, а воеводой послан Ордин-Нащекин. Стал первым лицом в Ливонии, заботился о снабжении армии, восстановил торговлю, оберегал местных жителей от мародеров. В те дни Алексей Михайлович пожаловал Ордина-Нащокина «за многие службы». Находясь в гуще дел, Афанасий убедился, что устройство армии и посольской службы нескладное, что перенимать следует полезное у иных народов. Человек «государственный», неуклонный, спорил с родовитыми воеводами и нечистыми на руку дьяками, прямо говорил, что нужны люди знающие, но таких нет: не учились и знать не знают, что нужно, привыкли шуметь хвастливо. Был несдержан и нажил себе врагов. Ордин-Нащокин назначен был для переговоров со Швеций. В списке посольства не стоял на первом месте, но царь доверил ему обсудить главное: «выговорить» у шведов корабельные пристани на Балтике, сохранить Царевичев-Борисов, что «на Двине». И пустить в ход 20 тысяч рублей для подкупа. Ордин- Нащокин потребовал, чтобы воевода Хованский выдвинул сильный отряд, который принудил бы шведов к заключению договора. Хованский отвечал высокомерно, что служит только государю и сам решит исход войны. Алексей Михайлович знал, что род Хованских древний, но князя Ивана называли Тараруем — болтуном. Приказал им помириться, а Хованскому написал особо: «Афанасий хотя породой и меньше тебя, однако служит верно, от всего сердца. И тебе, видя к нему государеву милость, ссориться с ним не для чего. А тебя, князь Иван, выбрал на службу великий государь, а то тебя всяк называл дураком, и тебе возноситься не надобно». После проволочек начались переговоры. Россия сохранила прибалтийские города. Царь, по словам С.М. Соловьева, «был в восторге», надеялся, что наступит «вечный мир» со Швецией и Россия сможет развернуть военные действия против Польши на Украине.

Ордин-Нащокин ждал своего сына, Воина: должен привезти из Москвы секретные документы и деньги для посольства. Афанасий гордо посматривал: умение его признано и сын отмечен, — государь принял его и обласкал. Сын не приехал. Велел узнать: были нападения или убийства на дороге? Нет, не было. Получил известие: его сын появился в Польше, направился к королю. Ушел в неприятельскую страну с документами и казенными деньгами. Сын разрушил замыслы отца; все, что тот с трудом создал. Молодой Ордин-Нащокин прислушивался, как отец ругал отечественный беспорядок и глупость и приводил в пример зарубежные страны. В родной стороне «стошнило его окончательно», захотел разорвать «прутья клетки», на волю выбраться.