Знание-сила, 2007 № 11 (965)

Относительно названия Белая Русь до сих пор ведется горячая научная дискуссия. Речь идет о том, к какому времени относятся первые упоминания о ней в источниках и что под этим географически подразумевается. Точно в физическо-математическом смысле на этот вопрос ответить мы, конечно, не можем, но в общем плане, когда эта Белая Русь становится реальностью, можем. В XIV веке она появляется на страницах источников. Во времена разделов Речи Посполитой и вхождения этих территорий в Российскую империю Белую Русь уже можно посмотреть и «пощупать» — это прежде всего территории нынешней Восточной Белоруссии: те самые Витебская, Могилевская и одно время Смоленская губернии.

Затем, уже во времена «черносотенного академика» Карского, это все было описано и перенесено на более серьезную основу. Карский долгое время был профессором русского Варшавского университета, и его работа была неким геополитическим проектом. В этот проект входили земли, расположенные западнее, которые этнически, говоря современным языком, были тоже белорусскими, но назывались Литвой.

Белоруссия. Минск. Памятник Франциску Скарине и здание Национальной библиотеки

Этническая же Литва в Великом княжестве Литовском имела название «жмуди». То есть именно земли, занимаемые жмудью (или жемайтами, одним из племен), и считались, и считаются литовскими.

Очень интересный вопрос с литвинами. Кто они такие? Академик Карский языковые белорусско-украинские границы изучал где-то на Десне, в современной Черниговской области. И там тех, которые живут за Десной и говорят на белорусском языке, называли литвинами еще в начале ХХ века. А почему? Потому что до 1569 года эти земли были в Великом княжестве Литовском...

Ославянившейся литовской этнической верхушке было выгодно использовать гораздо более высокую культуру здешних восточных славян — Полоцка, затем Киева, Витебска, Смоленска. И это стало основой для формирования такого значительного государства, как Великое княжество Литовское, «другая Русь», как о нем говорили. И эта Русь тоже претендовала на влияние не только политическое, но и церковное. Хотели, чтобы здесь была православная митрополия. В XV веке эти процессы проходили очень активно. Для XV и первой половины XVI века, когда выходят три Литовских статута, написанных, как известно, на старобелорусском языке в 1529, 1566 и 1588 годах, существование этого языка не подлежит сомнению. Хотя известный лингвист академик А.А. Шахматов считал, что «белорусский язык — политическая химера вроде молдавского, австрийского или чилийского». Но я отвечу цитатой из речи Сталина на Х съезде РКБ(б). Он сказал следующее: «Здесь я имею записку о том, что мы, коммунисты, будто бы насаждаем белорусскую национальность искусственно. Это неверно, потому что существует белорусская национальность, у которой имеется свой язык, отличный от русского, ввиду чего поднять культуру белорусского народа можно лишь на родном его языке».

Ситуация понятна: Сталин, а не Ленин, как нам долгие годы говорили, стал реальным создателем советской белорусской государственности. В паре с Чичериным. И понятно, почему.

Геополитические интересы играли не последнюю роль: было сильно противостояние с Польшей, со Второй Речью Посполитой, которая претендовала на эти земли. И соответственно, Сталину в 1920-е годы было выгодно развивать этот белорусский проект, может быть, в большой степени искусственно, особенно в отношении языка. И тогда же, в двадцатые годы, язык был кодифицирован, создан, стал языком в значительной степени государственного управления и стал широко внедряться на местах. Были и протесты. Писали с мест рядовые пролетарии, что происходит нечто контрреволюционное, внедряется вместо русского никому не понятный язык, что национализм поднимает голову. В ответ на подобные письма белорусских трудящихся в 1926 году газета «Правда» выступила с совершенно зубодробительным комментарием о великорусском шовинизме.

«Белорусский проект» развивали все годы советской власти, правда, в основном на селе. Белорусская интеллигенция была очень недовольна, что в городах белорусского языка практически не было слышно, кроме филологических факультетов университетов и пединститутов. Понятно, что пределы этой белорусизации были, не могли не быть, коль скоро это была геополитическая конфигурация товарища Сталина.

Преследования «нацдемов» в Беларуси начались еще в конце 1920-х, а в 1930 приняли жуткие масштабы. Страшно пострадала элита, которая поверила советской власти и частично вернулась из эмиграции. Такие люди, как Ластовский, Игнатовский, Цвикевич, деятели фантомной БНР, были «вычищены» все до единого. Были «вычищены» и многие молодые люди, которые как раз процессу белорусизации были подвержены. Но основа осталась. Остались самые главные нацдемы — писатели Янка Купала и Якуб Колас.

Репрессии продолжались, но сам процесс затронуть они уже не могли. И в результате сформировалась нужная большевикам элита из низов народа, из которой вышли такие советские политики, как Машеров и Мазуров или Зимянин. Люди нужные и не чужие, не пришлые, а белорусизированные, выкованные в сталинском духе.

Еще раз оглянемся на середину XVII века, когда происходит размежевание на православных и католиков. Размежевание происходит и по землям тоже. Это момент перехода, момент самоопределения. Но во всех документах, когда говорится о православном, говорится о русском. Говорить по-русски, верить «по-русски». И в этом плане термин «русский» — сложнейший, слишком много оттенков и смыслов он в себя включает. Что же касается конфессий, он еще мозаичнее. Потому что в 1596 году в Бресте заключается уния, существующая на этих землях вплоть до 1839-го и оказавшая важнейшее воздействие на простой народ.

А XVI век здесь начинается Реформацией, которая, конечно, тоже оказывает воздействие особенно на высшую элиту — Радзивиллов, Тышкевичей, Сапег, — они из православных через многие сложности наконец-то в XVII веке приходят к католицизму.

И все-таки размежевание я бы не назвал окончательным. Мозаичность осталась и после разделов. Польские коллеги много пишут о сложности и различиях в мировоззрении шляхты на этих землях. Они, безусловно, ощущали себя жителями этой территории, и язык их до какого-то момента оставался в значительной степени местным, а позже, уже будучи полонизированными, большинство «благородного сословия» хорошо понимали язык «простонародья».

То же самое относится, например, и к создателю межвоенной Польши маршалу Юзефу Пилсудскому. В сентябре 1919 года, приехав в Минск, он начал говорить с местным белорусским населением на его родном языке. Это не значит, что он сам себя белорусом ощущал, хотя был уроженцем славянской части Виленщины.