Знание-сила, 2007 № 09 (963)

Понятийная работа — одно из сложнейших философских занятий, а это значит, что человек шел и идет в своем философствовании не от простого к сложному, а от необходимого — к достаточному и избыточному. Вероятно, именно поэтому современная философия часто смотрится как излишняя и избыточная: она занимается подчас вещами не очень нужными, оставляя втуне, по нашей лености, нечто очень важное и насущное.

Страшно не то, что все начнут философствовать — это бы и слава богу, это как на спутниковой фотографии ночной Земли: всюду искры разума и света. Страшно — если прекратят. Все. Этот мир дан нам для прочтения, толкования и осмысления. И если мы прекратим это, мы и сами погибнем, и мир погубим. И еще раз помянем два парохода с несчастными и изгнанными отечественными философами, этот философский Холокост, и поймем цели отправлявших. А потому — с тихим упорством и робкой уверенностью в правильности пути — подумаем.

Геннадий Горелик

Этой статьей мы завершаем серию публикаций, посвященных истории Института физических проблем (см. № 6-8).

Мало с кем мне было так интересно обсуждать историю науки и жизни, как с Павлом Евгеньевичем Рубининым и Натальей Александровной Тихомировой, урожденной Шальниковой. У меня с ними, разумеется, бывали расхождения, но такие, что всегда вели к более глубокому пониманию. Они друг другу были и симпатичны, и интересны, но было у них одно «неподдающееся» расхождение.

Речь шла о взаимоотношениях двух замечательных людей науки — Петра Капицы и Александра Шальникова. Они близко познакомились в самый трудный момент научной биографии Капицы, — когда его в 1934 году, по воле партии, «задержали» на родине — запретили возвращаться в Англию, где он прожил тринадцать лет, сделал себе мировое имя и только что завершил создание самой передовой низкотемпературной лаборатории. Шальников должен был поехать в ту лабораторию на стажировку, но вместо этого наблюдал редкое зрелище — гора пошла к Магомету: лаборатория, можно сказать, переехала из Кембриджа в Москву. Это редкостное событие потребовало от Капицы огромной энергии, воли, а по советским понятиям — и наглости. Результат — Институт физических проблем, построенный той же самой партией для Капицы. Первым помощником Капицы в этом деле и первым сотрудником нового института стал Шальников. Оба связали свои жизни с институтом.

Тем не менее в отношениях директора и сотрудника с самого начала было нечто весьма колючее, что проявилось в прозвище, которое Шальников придумал для Капицы, — Кентавр.

Мне не довелось знать Капицу и Шальникова лично, я их узнал благодаря документальным и устным свидетельствам. А самые выразительные свидетельства получил от Павла Евгеньевича и Натальи Александровны. Они знали замечательных физиков так, что ближе не придумаешь (см. летние номера журнала). И оба не боялись размышлять и писать о колючем прозвище. Что подбадривает и меня.

Начнем с Рубинина, который к юбилею А. И. Шальникова написал статью «Плечом к плечу с Кентавром», начав с истории рождения прозвища, как ее рассказал академик И. К. Кикоин:

«Было это в 1935 году, в Ленинграде, летом. Сидели мы на ступеньках у входа в Физико-технический институт — Алиханов, Шальников и я... О Капице в те годы ходило множество легенд. Он только что вернулся из Англии, где проработал много лет, и в Москве, на Воробьевых горах, для него строили институт. Помогал ему Шальников. Он был единственным физиком нашего поколения, который почти каждый день видел Капицу, работал с ним... Итак, мы сидим на ступеньках у входа в Физтех, и Алиханов спрашивает: «Шура, так кто же, по- твоему, Капица: человек или скотина?» Шальников задумался, почесал в затылке и сказал: «Кентавр».

В Шальникове Капица обнаружил превосходного помощника и надеялся «подыскать человек 8 таких». Так что эталон сотрудника. Но, похоже, у сотрудника к директору были претензии.

Обсуждая причины этого, Рубинин привел эпизод, рассказанный самим Шальниковым. Во время строительства института, директор и первый помощник на выходные уезжали в Ленинград, к своим семьям. На вокзал их отвозил автомобиль директора. Как-то раз Шальников попросил Капицу подвезти еще одного ленинградца, занятого монтажом оборудования. К назначенному времени, однако, инженер не явился, попросив подождать, пока он переоденется. Капица ждать отказался. Шальников заявил, что без инженера не поедет, и вышел из машины. Капица без лишних слов укатил один.

«И много десятилетий спустя Шальников не мог говорить об этом без возмущения. В подтексте звучало, что если бы это был не простой инженер, а, скажем, академик или директор завода, то Капица вел бы себя иначе».

Рубинин, однако, этот подтекст относил к самому Шальникову: «Вот уж для кого действительно чины и звания никогда ничего не значили. Александру Иосифовичу важен был человек прежде всего».

А «злосчастный эпизод» Рубинин поместил в хорошо ему известный контекст тогдашней жизни Капицы:

«Представим себе талантливого, энергичного и очень делового человека, ученого с мировым именем, прошедшего административную школу в Англии под руководством Резерфорда и уже привыкшего превыше всего ценить время (одно из любимых его изречений: «Время дороже всего. Суворов»). У себя на родине он сталкивается с фантастической расхлябанностью и необязательностью на всех уровнях. <> С яростью [он] пишет Молотову: «Один из здешних сановников заставил меня прождать у себя в приемной полтора часа». <>

Выходит, дело вовсе не в том, что ленинградский инженер был «простым». В этот памятный для Шальникова день Капица, в который уже раз, столкнулся с типично советским «менталитетом». И еще, Капица был не только администратором и организатором нового института. Ведь существовал еще Капица-ученый, Капица — свободный человек, который остался один на один с тоталитарной системой. Без семьи и подчас без поддержки коллег, которые боялись встречаться с ним, сторонились его и не приглашали к себе домой, о чем он с горечью писал своей жене. И он заковал себя в броню. Посмотрите на его снимок 1937 г. <> Жесткое, непреклонное лицо. Изо рта торчит трубка. Не ученый, а генерал перед решающим штурмом... Но ведь под этой броней скрывалась ранимая душа».