Знание-сила, 2007 № 09 (963)

Хорошо помню один эпизод моего личного общения с Капицей. Отец был болен и попросил меня зайти к Капице — срочно подписать одно письмо. Это была просьба предоставить жилплощадь женщине, помогавшей дочери А.Ф.Иоффе — Валентине Абрамовне в разборе архива ее отца. Папа понимал, что подпись Капицы под письмом для Ленинградского горкома будет иметь большее значение, чем подпись отца. В моем присутствии Петр Леонидович внимательно прочел письмо и ответил: «Но ведь не разрешат же» и вернул его мне со словами: «Я стараюсь никогда не ставить свою подпись под письмами, на которые будет дан отказ».

Я была потрясена отказом. Ведь это его ни к чему не обязывало. И речь шла о помощи старой женщине, помогавшей разбирать архив его учителя. Думаю, что отказ был скорее потому, что отец его просил об этом. Не удивлюсь даже, если отец специально послал меня к Капице, рассчитывая, что тот мне не откажет. Вернувшись домой, рассказала отцу об отказе Капицы. Отец разъяренно прокомментировал: «Вот скотина!»

Убеждена, что отец очень переживал ссылку Капицы и помогал ему, чем мог. У меня есть записка Капицы к отцу с очередной просьбой. Академик А.В. Шубников, директор Института кристаллографии, в котором я работала, рассказывал мне, что принял Капицу на работу «по просьбе Вашего отца».

При А.П. Александрове (директоре ИФП в 1946 — 1955), старом друге отца еще по Ленинграду, отец расцвел. Сотрудники ИФП и Капица должны были быть благодарны отцу за то, что удалось сохранить институт таким, каким он был при Капице. А что отец получил от Капицы после возвращения из ссылки? Процитирую беспристрастного Шарвина: «С годами его (отца) все чаще посещали едкие мысли о том, что при других условиях он мог бы полнее реализовать свой творческий потенциал». Сколько раз отцу предлагали другие, очень хорошие места работы, но «если я Капице не нравлюсь, пусть он уходит» и все. Продолжал работать и очень, очень страдал.

Мои родители очень любили Анну Алексеевну. Считали ее «добрым ангелом» Капицы. Ценили ее интеллигентность, скромность, независимость. Вспоминали ее помощь нашей семье во время эвакуации в Казани. Когда тяжело умирала наша бабушка, а жили мы в одной комнате, Анна Алексеевна взяла меня к себе в семью. Она бывала и посредником при ссорах отца с Капицей, призывала папу не сердиться на Капицу, простить его.

Дорогой Павел Евгеньевич! Уже нет никого из тех, кто хорошо знал и понимал и отца, и Капицу. Мы, наверное, последние... А история их жизни так занимательна. Вы назвали свою статью «Плечом к плечу», а я думаю «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии...»

Буду рада Вашему ответу.

Наташа Шальникова (Тихомирова) 20 сентября 1995 года

В этом неотправленном письме упоминается Таня, младшая дочь А. И. Шальникова, живущая в Канаде. Так далеко она оказалась из-за того, что вышла замуж за чешского физика (И. Патеру), и из-за «Пражского августа» 1968 года. Семья покинула Чехословакию и через некоторое время осела в Канаде.

В 1978 году Шальниковым разрешили вторую поездку к младшей дочери, и они пробыли у нее три месяца.

К тому времени относится письмо — отправленное письмо — ксерокопию которого Т.А. Патера-Шальникова недавно обнаружила в своем архиве и которое добавляет важное свидетельство к нашему сюжету.

Письмо это А.И.Шальников отправил из Монреаля в Кембридж, своему другу Давиду Шенбергу (1911—2004), англичанину русского происхождения, работавшему в Институте физпроблем в 1937—1938 годах.

29 ноября 1978 года по Р.Х

Дорогой Давид!

Так как ты меня переживешь по крайней мере на тридцать три года — пишу все в подробностях для истории. Теперь (вернее не раньше чем через десять лет по «дипломатическим соображениям») ты сможешь на этом и кое-что заработать.

Итак:

Через несколько месяцев после первого моего достаточно близкого знакомства с П.Л. в Ленинграде (в конце лета 34-го) и возвращения из Москвы ( в январе 35 г.), где мы с ним занимались экскурсионной деятельностью и обсуждали проект будущего Института, я встретился на лестничной площадке главного входа здания Ленинградского физико-технического института с Абрамом Исааковичем Алихановым — Абушей, моим близким другом. Он набросился на меня с расспросами по поводу дальнейшего развития сенсационной тогда истории с «задержкой» П.Л. в Союзе и моей судьбой в связи с этим. В особенности он интересовался личностью П.Л. и нашими с ним отношениями — личными и деловыми. Я, ничего не утаивая, изложил ему все, что знал, с возможной объективностью и всей осторожностью. Мой рассказ произвел на него ошеломляющее впечатление. Он помолчал и задал мне вопрос: «Так кто же, по твоему мнению, Капица, скотина или человек?», и я ответил: «Он получеловек-полускотина — Кентавр».

Вот и вся эта забавная история.

Вся моя дальнейшая судьба тем самым была уже определена вперед по крайней мере на сорок четыре года, так как Абуша рассказывал всем встречным и поперечным о нашем разговоре, не скрывая моего авторства: «Шурка сказал, что Капица — полускотина, получеловек — Кентавр».

С тобой бы этого, конечно, никогда бы не случилось, — ты ведь прирожденный дипломат. <>

Даст Бог е.б.ж. увидимся. Не поминай лихом. Твой всегда Шура.

Теперь, когда свидетели выслушаны, пора сказать и историку науки.

Прежде всего — о рождении прозвища. В нашем распоряжении есть два свидетельства, и они сходятся в том, что слово «скотина» первым произнес Алиханов, а Шальников лишь остроумно подхватил и изобретательно завершил непочтительную мысль.

Теперь открою секрет из истории науки: дамы, приятные во всех отношениях (как и господа), имеют мало шансов сделать что-либо действительно великое в науке. Приятные во всех отношениях люди могут с пользой работать в науке, но для шага в область неведомого надобно нечто необычное — интуиция, вера в нее и сила духа, чтобы ей следовать. Необычное — не такое, как у среднего человека, можно даже сказать, нечеловеческое. Можно назвать это сверхчеловеческим, поскольку речь идет о высоких материях, а можно и дочеловеческим, подсознательным и даже животным, поскольку имеется в виду нерациональное, не оформленное логически, не выраженное ясным человеческим словом. Расстояние между дочеловеческим и сверхчеловеческим в новаторском мышлении, пожалуй, меньше расстояния между любым из них и обычным, логичным, словесно убедительным. Только после того, как шаг в неведомое сделан и принципиально новое знание получено, оно будет словесно выражено, осмыслено и логично представлено.

В древнегреческой мифологии кентавры, хотя и представляли обычно неукротимое животное начало, в своем «генотипе» несли и божественное, а в фенотипе проявляли и мудрость, и благожелательность. Поэтому можно не обижаться на родство с кентаврами и сказать, что все подлинно выдающиеся люди науки — хотя бы немножко — кентавры. Они подчиняют свое поведение прежде всего собственному представлению о должном и собственной цели. И Шальников тоже кое в чем кентавр, иначе бы он спокойно принял свое служебное положение — согласно штатному расписанию — и не лез бы к директору с непрошеными советами и рекомендациями.