Знание-сила, 2006 № 06 (948)

Зимой нельзя не пить. Особенно крепкий алкоголь: бренди, ликеры, самбуку. Тем более в феврале. Иначе в городской промозглости не выжить, не дотянуть до весны. Сложно получить удовольствие от бокала, выпитого до двух часов дня. Кажется, что это начало конца. И приходится ждать обеда или полдника, чтобы выпить первую рюмочку. Но в условиях зимы это правило становится чуть ли не пыткой: выпить хочется уже в девять утра, потому что холодно. К счастью, есть исключение — чудо-напиток глинтвейн {от немецкого Gluhende Wein — горячее вино), хоть и исключительно алкогольный, но из-эа своей температуры и ароматных специй почти приравнивается к чаю. А значит, пить его можно уже с утра. В дни январских холодов чуть ли не все московские кафе и рестораны ввели в меню глинтвейн. Но домашний лучше. Для приготовления классического глинтвейна нужна бутылка сухого красного вина, шесть гвоздик, один мускатный орех, треть стакана воды, одна столовая ложка сахара. Гвоздика и молотый мускатный орех засыпаются в турочку, заливаются водой, доводятся до кипения и варятся одну минуту.

Вино выливается в кастрюлю и ставится на огонь. Когда оно становится теплым, в него выливается содержимое турки и добавляется сахар. По желанию можно добавлять в глинтвейн все остатки: половинку яблочка или лимонную цедру, палочку корицы, корень имбиря, рюмочку коньяка или пригоршню изюма. Особая прелесть приготовления глинтвейна в домашних условиях состоит в том, что к нему подойдет любое вино. В горячем глинтвейне оно раскроет все свои несуществующие достоинства и будет выпито быстро и со вкусом. Главное, чтобы глинтвейн не остыл.

Уже в Древнем Египте чистке зубов придавалось большое значение. Об этом свидетельствуют манускрипты, сохранившие рецепты зубных порошков. Как правило, в них входил пепел убитых животных, песок и лузга, оставшаяся после переработки злаков. Этой смесью египтяне чистили зубы. В Древнем Риме предпочтение отдавалось зубочисткам из кости, серебра или золота. Такую роскошь могли себе позволить только патриции. Плебеи же обходились деревянной палочкой, которую заостряли в одной стороны и измочаливали с другой. Средневековая Европа, как ни странно, не уделяла гигиене должного внимания. Стоит ли удивляться, что в те времена многие люди не чистили зубы ни разу в жизни? Однако знать старалась за собой следить. Во-первых, использовали зубочистки, а во-вторых, после еды рот полоскали водой. В XVI веке в Европе начали появляться первые зубные щетки. Их изобретение приписывается китайцам, которые использовали свиную щетину и расщепленный вдоль кусочек бамбука. В трещинку вставляли волоски, длинные и жесткие. И тем не менее такие щетки были предметом роскоши. Их могли себе позволить только знатные и богатые люди. Все остальные пользовались собственным пальцем. На него наносился порошок, в его состав входили: песок, толченая глина, древесная кора. Случалось, кота разбившуюся фарфоровую посуду растирали в пыль и использовали для чистки зубов. В 1873 году была изобретена первая в мире зубная паста. Честь открытия принадлежала американскому аптекарю Колгейт. Он догадался разводить порошок водой до консистенции пасты. Она продавалась в глиняных горшочках с широким горлышком, и это было большим недостатком. Паста быстро засыхала и приходила в негодность. Но в 1892 году некий Вашингтон Шеффилд изобрел тюбик. Предприимчивый мистер Колгейт сразу же взял это на вооружение, и уже в 1896 году компания Colgate-Palmolive начала выпуск зубных паст в том виде, к которому мы все привыкли. Такая новинка сразу же стала пользоваться огромным спросом и в Америке, и в Европейских странах. В России же зубная паста получила широкое распространение лишь в 1950 году. Тогда фабрика "Невская косметика" выпустила тюбики всем известного "Жемчуга". Эта паста лишь очищала зубы, но не защищала их от кариеса.

Ирина Прусс

"5 декабря 1965 года — в воспоминаниях участников событий, материалах самиздата, публикациях зарубежной прессы и в документах партийных и комсомольских организаций и записках Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС" Москва, Общество "Мемориал". Издательство "Звенья", 2005

Алексеева Людмила Михайловна, историк общественный деятель, в 60-е годы редактор в издательстве "Наука", влоследствии участник правозащитного движения.

С 1976 года член Московской Хельсинской группы. В 1977 эмигрировала в США, в 1993 вернулась. С мая 1996 председатель воссозданной Московской Хельсинской группы. Автор книги "История инакомыслия в СССР. Новейший период". "Вообще мне эта идея жутко не понравилась, я считала, что это Алиповы закидоны. Мы не знали, что будет с этими демонстрантами, но думали, что дело кончится плохо. Короче говоря, мы все втроем тоже двинули на демонстрацию..."

"Как и всякому общественному феномену, правозащитному движению требовалась легенда. Демонстрация 5 декабря 1965 года и стала такой легендой". Так написано в предисловии книги о событии, ставшем точкой отсчета истории правозащитного движения в СССР.

Документы и свидетельские показания — не лучший материал для изготовления легенд, их обычно кроят из другой материи.

За публикацию своих произведений на Западе были арестованы два литератора. Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Первые после снятия Хрущева политические аресты многие восприняли как угрозу возврата к сталинскому режиму политических репрессий. Ответом стала первая после 1927 года публичная акция протеста. Прекрасный сюжет для легенды.

А что следует из воспоминаний о демонстрации? Прежде всего — что ее не было, во всяком случае, в привычном для нас представлении. Горстка людей у памятника Пушкину, окруженная превосходящими силами КГБ, милиции и их добровольных помощников и неопределенным числом сочувствующих наблюдателей, включая иностранных журналистов. На мгновение взметнувшиеся бумажные плакаты с надписями: "Требуем гласного суда над Синявским и Даниэлем" и "Уважайте советскую Конституцию!", тут же в клочья разорванные оперативниками и дружинниками — их и прочесть не успели. Двадцать два арестованных препровождены в отделение милиции и отпущены через несколько часов.

Все картинки, не слишком подходящие для легенды.

Выясняется далее, что идею митинга — совершенно лояльный призыв власти соблюдать собственное законодательство — почти никто из диссидентов старшего поколения не разделял. Одни по причине именно его оскорбляющей убежденных антисоветчиков лояльности, другие из-за несопоставимости риска (старшие хорошо знали, чем эта затея грозит на самом деле) смехотворному требованию права у принципиально не правового государства — требовали бы уж хоть освобождения писателей. Идея вызвала тяжкое недоумение даже у гэбэшников, все добивавшихся у демонстрантов, что они хотели сказать своими плакатами на самом деле, и начисто отвергавшими их прямой смысл: "Слушайте, мы же говорим серьезно..."