Знание-сила, 2006 № 01 (943)

Стабилизирующий отбор, естественно, действует и на растения. Обнаружив независимость размеров цветка от размеров вегетативной части растения, Раиса была поражена. "Мне казалось, что я хватаю с неба звезды, — вспоминает Раиса Львовна. — Мне казалось, вот случай, когда не отбор, а требования инженерного искусства ведут организмы по пути прогресса". На докладе энтомолога профессора Шванвича у Раисы "открылись глаза". Размер насекомых-опылителей стандартен, и если растение "хочет" быть опыленным, оно "должно соответствовать". Везде, где цветок опыляется одним видом насекомых, цветки стандартны. " А если кто попало может опылять цветки, стандарта не будет. Ему неоткуда взяться. Мак тому ярчайший пример".

Так Раиса Львовна, вынужденно занявшаяся ботаникой, обнаружила и там косвенное доказательство шмальгаузеновской теории стабилизирующего отбора. Более того, упомянутый в ее статье профессор Терентьев — автор термина "корреляционные плеяды", тоже обнаружил их "не от хорошей жизни". Сосланный и лишенный лабораторной аппаратуры, он измерял лягушек. "И обнаружил, что размер некоторых частей организма не зависит от размеров других частей и от величины организма в целом, — вспоминает Раиса Львовна. — Он сгруппировал показатели размеров разных частей так, что независимые друг от друга показатели размера попали в разные группы. Так получились корреляционные плеяды, одно из проявления гетерономного роста... Ссыльный Терентьев тыкался в русские и немецкие журналы со своей статьей. Его никто не понимал и печатать его не хотели. Наконец, статья русского ученого была напечатана в английском журнале Biometrika на немецком языке ровно за четверть века до опубликования моей статьи в "Ботаническом журнале". Статья Терентьева не привлекла ничьего внимания. Я не подозревала о сотнях лягушек, вдоль и поперек, изнутри и снаружи мереных, перемеренных Терентьевым".

На семинаре по применению математических методов в биологии Раиса Львовна и Павел Викторович Терентьев встретились и "воссоединились".

"Я ставила перед собой задачу, — писала позже Раиса Львовна, — понять возникновение независимости в процессе эволюции. Независимость как приспособление. Абсурдное словосочетание? Нет. Независимость от одних компонентов среды обеспечивает приспособление к другим компонентам среды. В иных случаях от строгости стандарта зависит жизнь или смерть. Корреляционные плеяды Терентьева я рассматривала в свете стабилизирующего отбора Шмальгаузена. И саму эту теорию я вернула к ее истокам, к принципам гетерономного роста. Шмальгаузен сам не подчеркивает нигде этой связи своих кардинальных идей. Мое дело историка науки вскрыть ее".

Сегодня стабилизирующий отбор не сходит с повестки дня. Человек давно избавил себя от прямого взаимодействия с силами природы, создал цивилизацию, позволяющую выживать гораздо большему числу особей, чем раньше. По мнению советского генетика С.В. Давиденкова, несовершенством многих своих систем человек обязан своему слишком раннему поумнению: он сумел компенсировать различные "недоработки" естественного отбора. Плохие зубы, слабое зрение, а самое главное — несогласованность врожденных программ поведения больше не отбраковывались. Человеческий организм "был принят госкомиссией" с недоделками.

Последние успехи медицины и особенно новых репродуктивных технологий беспокоят специалистов. Вредные мутации накапливаются медленно, но как быть с целостностью организма? Не получится ли так. что в один прекрасный момент человечество просто "посыпется", как старая дискета? Постепенное накопление мелких изменений, скрадываемых в индивидуальном развитии и не проявляющихся в фенотипе, может дать пороговый эффект, когда система необратимо разрушается.

Одна надежда на стабилизирующий отбор. Требования к качеству продукции падают, но главное остается: отбор требует от рожденного организма "уметь" хотя бы просто жить.

Вячеслав Глазычев

"Знание - сила", 1995, № 2

Если перечислять людей, которые лучше и полнее всего воплощают дух журнала и без которых этот журнал не представим, Вячеслава Глазычева просто необходимо назвать в числе первых.

Марко Поло описывает строение мости, камень за камнем.

— Но какой же из камней держит мост?

— спрашивает Хубилай-хан.

— Не на камень опирается мост" — отвечает Марко, но на дугу, образуемую камнями.

— Для чего ты говоришь мне о камнях?

Мне интересна одна лишь линия дуги.

— Без камней нет и дуги.

Итало Кальвино. Невидимые города.

Без упорядоченного скопления зданий, без лабиринта, в который объединяются пространственные интервалы, разделяющие кварталы, без скопища людей, перемещения которых осмысленны, хотя и поддаются вероятностному исчислению, — нет города. Однако всякому ясно, что сами по себе эти множества еще не образуют города. Город посложнее каменной арки, и для него не нарисуешь (хотя многие пытались) графическую схему, на которой скрытая динамика сил закреплена в статической картине равновесия. Вдумываясь в судьбу города, все лучше понимаешь тех давних физиков, кто нуждался во флогистоне для объяснения процессов термодинамики или в эфире, чтобы хоть как-то объяснить взаимодействие небесных тел. Казалось бы, коль скоро город изобретен людьми, совладать с раздражающей неопределенностью легче, чем с запутанностью природы. Однако город "стал" так давно, что трудно понять, хомо хабилис ли, человек умелый, сочинил город или город породил "человека цивилизованного".

В самом деле, какой-нибудь Валдемарпилс в Латвии — вне всякого сомнения, город, хотя в нем нет и полутора тысяч жителей. А вот полумиллионный Тольятти — не более чем "заготовка" города, причем испорченная еще в проекте столь основательно, что даст Бог, если к середине будущего[* То есть ХХI-го. (Прим, ред.)] столетия ее удастся как-то "довести". Дело не в размере. Петербург — весьма и весьма город, несмотря на растекшиеся его жилые районы, вроде Купчина или Веселовского поселка. Дело и не в возрасте: новехонький Шевченко, уверенно вставший на грань между Каспием и каменной пустыней Мангышлака, опознается как город сразу, а древний Суздаль — не более чем тень города, несмотря на многотрудные деяния реставраторов.

Так что же, в конце концов, делает населенный пункт городом?

Не в традиции российской словесности вдруг, одним скачком перескакивать от риторического вопроса к попытке ответа на него — сначала положено отойти на шаг-два и примериться. Обращение к отечественной истории помогает мало или, вернее, помогает через отрицание. Заглянем в "Лексикон Российской истории" В.Н. Татищева: "Град есть место укрепленное или без укреплений, в котором многие домы разных чинов, что военные или гражданские служители, купечество, ремесленники или чернь или подлый народ, и все обсче называются граждане, состоит под властию начальства. Но у нас токмо тот городом имянуется, который подсудной уезд имеет, а протчие или крепости, или пригороды и остроги".