Знание-сила, 2006 № 01 (943)

Простодушный в своей тавтологичности критерий, согласно которому город был то место, куда назначался градоначальник, действовал с силой естественного закона до самой отмены крепостного права, порождая поистине странные ситуации, вроде продажи выгонных земель города Вольска за долги погоревшего Вольского купца.

Обращение к мемуарной литературе, вроде воспоминаний точного и злого Ф. Ф. Вигеля, убеждает в оправданности словосочетания "критический реализм". В самом деле:"На самом темени высокой горы, на которой построена Пенза, выше главной плошали, где собор, губернаторский дом и присутственные места, идет улица, называемая Дворянскою. Ни одной лавки, ни одного купеческого дома в ней не находилось. Не весьма высокие деревянные строения, обыкновенно в девять окошек, довольно в дальнем друг от друга расстоянии, жилища аристократии, украшали ее. Здесь жили помещики точно так же, как летом в деревне, где господские хоромы их также широким и длинным двором отделялись от регулярного сада, где вход в него находился также между конюшнями, сараями и коровником и затрудняем был сором, навозом и помоями. Можно из сего посудить, как редко сады сии были посещаемы: невинных, тихих наслаждений там еще не знали, в чистом воздухе не имели потребности, восхищаться природой не умели".

Петербург был другим и за это именовался "холодным", но Москва отличалась немногим (вообще, заметьте, меняется только счет окон по фасаду), о чем прекрасно сказано в "Записках революционера" П.А. Кропоткина:

"В этих тихих улицах, лежащих в стороне от шума и суеты торговой Москвы, все дома были очень похожи друг на друга. Большею частью они были деревянные, с ярко-зелеными железными крышами; у всех фасад с колоннами, все выкрашены по штукатурке в веселые цвета (заметьте: введение "чуждого Арбату" цвета ставится в вину авторам реконструкций улицы сегодняшними критиками! — В. Г.). Почти все дома строились в один этаж, с выходящими на улицу семью или девятью большими светлыми окнами. На улицу выходила "анфилада" парадных комнат... Все это было сделано из орехового дерева и обито шелковой материей. Всегда вся мебель была покрыта чехлами.

Из проекта А. Игитханяна "Открытый город", 1999 г.

Впоследствии даже и в Старом Конюшенном стали появляться разные вычурные "трельяжи", стала допускаться фантазия в убранстве гостиных. Но в годы нашего детства фантазии считались недозволенными, и все гостиные были на один лая..."

Довольно ссылок на литературу. Сколько их ни набирай, суть останется та же: за исключением "холодного" Петербурга и еще очень немногих городов (должен подчеркнуть — это мое мнение, хотя его и разделяют многие социологи и градостроители) мы не могли унаследовать города из-за отсутствия такового, несмотря на обилие населенных пунктов. Именовавшихся городами. Никакой игры слоа здесь нет: городская культура, то есть универсальное культурное содержание, преломленное через призму именно городской среды, не успела сложиться. Ее место занимала сначала культура усадьбы, затем культура дачи, о чем лучше всего справиться у Чехова и Горького. У Андрея Белого или Леонида Андреева от города не осталось ничего, кроме тумана, у первого —c батровым оттенком, у второго со свинцовым, в котором едва были различимы желтые окна Блока. А вот чувство необходимости Города сложиться успело, чему свидетель первый истинно городской поэт страны — Маяковский.

Начавшись с движения за ликвидацию безграмотности, культурная революция в нашей стране служила фундаментом универсальному процессу индустриализации, средством своим имела вполне естественно, приобщение широчайших масс к ценностям универсальной культуры. Центром этого процесса стала (Москва, и она же трактовалась как универсальная модель города. Москва — и перед войной, и после войны — оказалась в роли по сути, единственного Города, образца для посильного подражания, предмета всеобщего любования. Уже не столько проза, сколько кинофильмы и песни с тридцатых до шестидесятых годов вновь воспроизводили эту модель, закрепляя ее в сознании.

Заметим, отнюдь не реальная физическая Москва с ее гектарами убогих домишек и на окраинах, и в центре, с ее трещавшими по швам коммунальными квартирами, темноватыми переулками и бесконечными заборами, воспринималась как Город. Этой Москвы как бы и не было (у литераторов 1920-1935 годов рождения она есть; но настолько преображенная любовью к собственной юности, что это уже и не она, а миф, вроде мифа Арбата). Было: рубиновые звезды Кремля, блеск мокрого асфальта на Манежной площади, метро, потом — МГУ на тогдашней окраине, названный в песенке "величавой крепостью науки", сначала ЦПКиО имени Горького, а потом Лужники и прочее. Авторы песенок не пропустили ничего — ни троллейбусов, ни мостов над рекой, был, помнится, даже специально выделенный "московских окон негасимый свет".

Все это — адекватное проявление своего рода культурного инстинкта, подсказывавшего, что урбанизация в стране еще не началась, но мощно развертывалась ее индустриализация, сопровождавшаяся строительством призаводских поселений. Эти поселения то решительно противостояли старому городу (как в Горьком), то сливались в цепочку на многие десятки километров (как в Волгограде), то возникали в чистом поле как заимка, заявка на будущий Город. Четыре десятилетия назад на этот процесс навалилась не самым счастливым образом понятая индустриализация строительства. Результат известен. К подлинной урбанизации, то есть вторичной урбанизации населенных пунктов, именуемых когда городами, когда поселками городского типа, а когда — и станциями (в иных тысяч по пятнадцать — двадцать жителей), мы только еще подступаем. Сделать город Городом оказывается вдруг задачей не только профессиональной, но и всеобщей.

Становление Города можно уподобить выращиванию кристалла: в обоих случаях процесс длится долго, но может быть несколько ускорен. "Перенасыщенность раствора" у нас уже есть. Это то состояние культуры, когда она "сама" тоскует по "настоящей" городской среде, несмотря на смутность представлений о желаемом недостающем. Сложнее с прочими условиями — хотя бы потому, что состояние "заготовок города" весьма и весьма разное. В одних случаях мы уже приближаемся к стадии первичного насыщения элементарными составляющими фундамента городской среды, начиная с относительно комфортабельного жилья, по крайней мере в пределах установленных несколько "на вырост" норм, утвержденных лет двадцать назад. В других местах до этой стадии потенциального города, если так можно выразиться, еще далековато.