Знание-сила, 2006 № 01 (943)

Но за это время кардинально изменился характер самой общественной практики, и все это перестало соответствовать тем проблемам и задачам, которые практика порождает и творит. Она сложилась и оформилась как многосторонняя и комплексная, порождающая такое содержание, которое никак уже не может быть выражено в представлениях о традиционных натуральных объектах. И мы, следовательно, попадаем в социокультурную ситуацию, напоминающую ту, в которой начинали свою работу философы, методологи, математики и физики XVII века: мы должны создать принципиально новые онтологические представления о мире деятельности и мышления и таким образом заложить основания для развития системы мыследеятельностных наук. Это связано с целым рядом изменений в структуре и формах организации нашего мышления, которые подготавливались исторически и происходили в особенно явной и заметной форме в последние три столетия.

Наряду со схемами и моделями объектов появились и постепенно распространялись схемы мышления, деятельности и мыслсдсятсльности как таковых. К середине XX века оформилась установка на создание наук о мышлении и деятельности. Потенциально она несет в себе новую научно-техническую революцию.

В последние 100 лет становились все более значимыми, а после первой мировой войны стали господствующими организация и управление, особенно в областях, где развертывалась полипрофессиональная, полипредметная работа, которая нуждалась в комплексной и системной организации. Соответственно, центр переносился со схем объектов мыследействия на схемы и модели самих мышлений, деятельности как таковых. Оформилась особая методологическая сфера, которая складывается как бы над наукой, захватывает и подчиняет ее себе и становится новой исторической формой "всеобщего" мышления, замыкающего на время рамки нашего мира.

Но в течение трех последних столетий методологическая работа развивалась преимущественно на материале науки. Связь между ними была столь тесной и оказала такое влияние на формы методологического самосознания, что чуть ли не повсеместно методологию рассматривают как надстройку над наукой, обязанную последней как происхождением, так и своим су шествованием. Тогда у нее нет и быть не может самостоятельных форм организации и ее специфических средств: методология рассматривалась по образу и подобию науки — чаще всего в виде метатеории. Однако само представление об автономном существовании науки как особой сферы познания возникло и получило распространение не так давно, в конце XVIII — начале XIX века, и приблизительно соответствует лишь тому, что реально сложилось и существовало только во второй половине XIX и первой половине XX веков. Поэтому, если мы хотим рассмотреть взаимоотношения методологии и науки в более широком историческом контексте, скажем, от античности до наших дней, и получить более глубокие и более адекватные представления об этом отношении, то должны начинать анализ не с обособленной и изолированной науки, а с нерасчлененной соцелостности всех форм человеческого мыследействия — мифологических, конструктивно-технических, собственно научных, инженерных, проектных и так далее.

Соцелостность всех форм и типов мыследействия реально существовала, по-видимому, во все периоды развития человеческого общества и существует сейчас, сколь бы разнообразными не были входящие в нее формы мышления и деятельности и как бы нс обособлялись они друг от друга организационно. В каждую историческую эпоху какая-то форма мыследеятельности выдвигалась на передний план и брала на себя представление и организацию всей сферы. В предантичный период это была мифология, в античный — философия, в средние века — теология, в XVII — XVIII — снова философия, в XIX и XX веках — наука. Причем во всех переломных точках, характеризующих основные этапы становления науки — в античности, в позднем Средневековье и в XVII — XVIII века, — методология складывалась раньше, а наука появлялась и оформлялась внутри нее, по сути дела, как специфическая организация некоторых частей методологии. Элементарный анализ работ Платона, Аристотеля, Евклида, Птолемея, Орема, Фр. Бэкона, Галилея, Декарта и других выдающихся мыслителей показывает, что методологическое мышление выступало при этом не только в качестве объемлющей системы, но также и в качестве средства порождения специфической организованности научного мышления — так называемых научных предметов. В сочинениях Галилея и Декарта это выявляется с такой же отчетливостью, как и в сочинениях Птолемея и Аристотеля. Организовавшись, научное мышление начинало развиваться по своим внутренним, имманентным законам, а методологическое, породившее науку, наоборот, начинало распадаться и как бы отходило на задний план.

Параллельно появлялась "вторичная методология" — методология научного исследования, которая организует этот тип мышления в относительно замкнутое и автономное целое. Так складываются различные сферы профессиональной мыследеятельности. Возникшие совершенно естественно и необходимо в качестве служб, обеспечивающих развитие профессиональных форм мышления, все эти "вторичные" методологии начинают разрушать и дезорганизовывать целостность сферы мыследеятельности: каждый тип мышления благодаря своей профессиональной методологии обособляется от других типов мышления и "окукливается". Разделяются и окукливаются и разные формы методологического мышления, превращаясь в так называемые "частные методологии". Таким образом, и на уровне методологического мышления, по идее призванного интегрировать сферу мыследеятельности, начинают воспроизводиться те разобщенность и обособленность, которые характерны для современных наук и профессиональных типов мышления.

Альтернатива, на мой взгляд, в развитии универсального методологического мышления, которое включило бы образцы всех форм, способов и стилей мышления — методические, конструктивно-технические, научные, проектные, организационно-управленческие, исторические и так далее, — могла бы свободно использовать знания всех типов и видов. Базироваться такая универсальная методология будет в первую очередь на специальном комплексе методологических дисциплин — теории мыследеятельности, теории мышления, теории деятельности, семиотике, теории знаний, теории коммуникации и взаимопонимания.

Если сегодня представления об объекте изучения кажутся нам нескладными и внутренне противоречивыми. если они нс раскрывают новых перспектив перед нашей практикой, то надо, говорим мы, перестать "пялиться" на объект и в нем искать причины и источники этого беспорядка, а обратиться к своей собственной мыследеятельности, к ее средствам, методам и формам организации, и произвести перестройку в них. Наши представления об объекте, да и сам объект как особая организованность, задаются и определяются не только и даже не столько материалом природы и мира, сколько средствами и методами нашего мышления и нашей деятельности. И именно в этом переводе нашего внимания и наших интересов с объекта как такового на средства и методы нашей собственной мыследеятельности, творящей объекты и представления о них, и состоит суть деятельностного подхода.