Знание-сила, 2005 № 02 (932)

Алоизий Могарыч в романе фигура как бы проходная, сыгравшая, однако, роль совершенно неожиданную, причем не в самом романе, а вокруг него. Булгаковым был написан большой кусок с историей рокового знакомства Мастера с Алоизием, но в окончательную редакцию романа он не вошел. В контексте окончательной редакции романа выпала и фраза о напечатании в какой-то газете большого отрывка из якобы романа Мастера. Осталось лишь упоминание, что Маргарита только советовала ему такой отрывок опубликовать, что не свидетельствует о самом факте публикации.

Издательство же "Художественная литература", выпуская в 1973 году якобы полный выверенный текст "Мастера и Маргариты", позволило себе "поэтическую вольность" и вставило исключенные автором места, чем не только нарушило его волю, но и ввело в заблуждение читателей и, что особенно печально, — булгаковедов. Для последних это явилось чем- то сродни компьютерному вирусу, который пошел множить несуразности в их работах.

В романе "Мастер и Маргарита" очень много якобы чего: якобы деньги, якобы внутренний роман, якобы черти, якобы топография, якобы Евангелие... Вот об этом последнем и поговорим. Прежде всего, в нем все действующие лица не те, за исключением все того же Пилата. Очень по- булгаковски — где-то рядом, да не те.

Не Иисус Христос, а Иешуа Га-Ноцри, не Кайафа, а Кайфа, не Иуда Искариот, а Иуда из Кириафа, не Матфей, а Левин Матвей, Афраний вообще из другой эпохи, не будем уже говорить о придуманных именах, как Низа, Марк-Крысобой и другие. А все потому, что Евангелие Булгаков здесь призывает себе в помощь не как священную книгу, а как литературное произведение...

Правда, мне могут возразить, что Иисус Христос упоминается, но где упоминается-то — в споре между Берлиозом и Воландом, да в рецензиях якобы критиков, — "протащить в печать апологию Иисуса Христа", — а в романе Мастера — только Иешуа. И Иешуа здесь не Иисус Христос — и имя он носит еврейское, а не греческое, и он не Сын Божий, а просто человек с философским складом ума... Только однажды встречаем мы его во "внешнем" романе — он появляется там как бы в продолжение романа Мастера, — когда на террасу к Воланду является Левий Матвей, передающий Воланду просьбу Иешуа — позаботиться о Мастере и его Маргарите. И где это видано, чтобы Бог о чем-то просил Сатану? А вот Пилат везде в чистом виде — вот ведь фокус! Спрашивается — зачем? Да затем, чтобы связать якобы древность с современностью. И зачем вообще понадобилось Булгакову обращаться к Евангелиям? Да если бы он стал свою идею проводить через каких-то отвлеченных героев, читателю пришлось бы выстраивать новые логические связи, через Евангелие же все связи уже установлены. Включается абстрактное мышление и перекидывает мостик между излагаемым материалом и окружающей действительностью. И две тысячи лет сжимаются в одно мгновение... И есть масса примеров именно такого прочтения романа. В газете "Известия" был задан вопрос: "Хотели бы вы встретиться с генеральным прокурором?" И вот что ответила актриса Юлия Рутберг: "Я не сделала ничего такого, что могло бы меня привести на встречу с ним, и видеться с ним мне не хотелось бы. Это все равно разновидность Понтия Пилата. А я себя не считаю Иешуа Только в крайней степени, когда находишься на грани, можно заглянуть в глаза Понтию Пилату".

Эти слова — лучшее доказательство связи времен, причем такой связи, при которой и сегодня можно "заглянуть в глаза Понтию Пилату..."

Давайте заглянем в Евангелия и "приложим" сказанное там к булгаковской "пилатчине".

В Евангелии от Матфея читаем: "Первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти (26-59)... Но наконец пришли два лжесвидетеля И сказали: Он говорил "могу разрушить храм Божий и в три дня создать его (26-60,61)"...

" — ...Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить... или поджечь, или каким-либо иным способом уничтожить храм?

— Я, игемон, никого не призывал к подобным действиям, повторяю. Разве я похож на слабоумного?" — читаем мы у Булгакова.

А сколько невинных людей было отправлено на эшафот по состряпанным обвинениям, чтобы избавиться от неугодного человека? Алоизии находились всегда. Согласилась же некая медичка Лидия Тимашук оболгать "врачей-убийц". К счастью, для облыжно обвиненных, а это был цвет отечественной медицины, "кесарь" буквально за несколько дней до казни сам отдал концы, а иначе быть снова Красной площади всероссийской плахой.

А может быть, именно сталинские репрессии стали тем проклятием, которое до сих пор гвоздит наш народ, не давая ему жить по-человечески и накликая одну беду за другой? Ведь тут даже сравнивать нельзя с проклятием. свалившимся на голову еврейства, которого уже две тысячи лет преследуют за распятие Христа. В котором они, при ближайшем рассмотрении, абсолютно неповинны. В тех же Евангелиях сказано, что первосвященники и старейшины науськивали толпу криками "распни Его!", а сколько там было той толпы, что могла уместиться в дверях претории? И из-за этого весь народ обвинять? Да может, этого и вообще не было! Ведь Евангелия написаны людьми и людьми же канонизированы, и не исключено, что это придумано специально — с политическими целями, как через много веков были сочинены подметные "Протоколы сионских мудрецов"? Ведь вся история с распятием Христа — сплошная политика. Почему отпустили в честь Пасхи не Его, а Варраву — убийцу, уголовника? По той простой причине, по которой и наши пилаты потакали уголовникам — и сроки им давали не такие страшные, и вообще позволяли уркам в лагерях помыкать "политическими". И разве не науськивали наши партийные бонзы толпу на своих политических противников? А это уже не какие-то непроверяемые сказания евангелистов, а зафиксированные факты — по всей стране звучали их кликушеские вопли: "Расстрелять, как бешеных собак!" И это про тех, кого еще в отличие от Христа (или от булгаковского Иешуа) даже не судили, а следовательно, о вине их — была она или нет — вообще никто не знал...

Надо полагать, что эти негодяи уже тогда были наказаны, проходило немного времени и их самих и их родственников волокли по разнарядке в различные "лаги" — валить лес, крушить скалы, пробивать туннели, копать каналы... А более отдаленное наказание и поныне несет наш многострадальный народ...

У Булгакова же толпа в ожидании оглашения приговора не кричит: "Распни Его!", а просто гудит, как всякая толпа, а в данном случае ей не терпится узнать, кого же отпустят на самом пороге смерти... Тут все не так, как в Евангелиях, — страх перед кесарем пронизывает Пилата еще в процессе допроса, когда перед ним возникает видение императора Тиверия в редкозубом венце и с язвой на лбу, и он понимает, что, оправдав Иешуа, он подпишет приговор самому себе и даже говорит ему об этом: "Или ты думаешь, что я готов занять твое место?" — Это ведь тот же принцип, что был у нас: упустил заключенного — занимай его место... Это уже потом, когда судьба Иешуа была окончательно определена, Кайфа пугает Пилата, что нажалуется на него кесарю, но страх уже сделал свое дело — смертный приговор вынесен... Доноса на себя Пилат не боится, сейчас он сам грозится послать кесарю весть о том, как в Иудее первосвященники спасают от смерти явных преступников-убийц. В Евангелиях кесарь возникает под крики: "Распни, распни Его!" — у Луки — мельком, когда первосвященники, старейшины и книжники обвиняли Христа, что он запрещает давать подать кесарю; у Иоанна: "Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю..." (19-12). "Пилат, услышав это слово, больше убоялся" — а поначалу убоялся он после того, как они сказали: "Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим" (19-7,8). Булгакову нужно было подчеркнуть, что страх уже живет в прокураторах, они сами, без всякого напоминания помнят и о "кесаре", и о 58-й статье...