Знание-сила, 2005 № 01 (931)

— А сколько длится один сеанс?

— Как-то раз у меня лечился больной из Полтавы. Его портрет был почти завершен, и мы устроили каникулы. Через некоторое время решили продолжить. Когда пациент вошел в мастерскую, я был уверен, что на завершение понадобится буквально пять минут. Но работали мы без перерыва 60 часов! Это пока остается самым длинным сеансом. А самый короткий —17 секунд. Очень напряженный получился сеанс: сели, полепили, поговорили весьма резко, разошлись. Кажется, что можно сделать за 17 секунд? Уверяю, на портрете было достигнуто качество, которого в другой раз я едва добился за 60 часов. А у пациента после этих секунд начались улучшения.

Тут дело не только во вдохновении, но еще и в клинических наблюдениях. Я заметил следующее: когда больной знает, что время его общения с врачом ограничено, он путается в мыслях, суетится, на вопросы отвечает невпопад. Но если врач готов общаться, сколько потребуется, пациент раскрепощается. Ни суеты в поведении, ни путницы в мыслях. Говорит коротко и точно. И оказывается: чтобы выяснить у врача все, что хотелось, нужно совсем немного времени.

— Бы рассуждаете о лечении, как о творчестве. А в чем все-таки суть лечения? Что происходит с пациентом во время работы над его изображением?

— Пациент начинает идентифицировать себя с пластилином с первых минут нашего общения. Часто случается так: приходит взрослый человек и спрашивает по-детски: «Ну, где я?» Заметьте, не «где мой портрет», а «где я». А портрет-то пока существует в виде яйца. Это архетип, понятный каждому человеку независимо от возраста и образования: ведь все живое рождается из яйца. И с него начинается любой мой портрет. Одновременно яйцо — самая обособленная форма жизни —условное изображение аутизма.

Потом больной наблюдает, как у безликого яйца проявляются брови, нос, подбородок, губы, глаза. В процессе работы многие часто бегают к зеркалу и сверяются с тем, что получается у меня. Садятся на мое место и порой часами рассматривают портрет. Человек потихонечку начинает себя узнавать. Если хотите, рождается заново. Одни пытаются помогать, вторые спорят, уверяют, что я все делаю неправильно... Но главное - никто не остается равнодушным. В конце наступает катарсис. Болезнь покидает пациента. Обычно это сопровождается очень эмоциональными сценами, иногда криками, чаше слезами.

До последнего момента лепки скульптура — величайшая ценность и для врача, и для больного. Некоторые могут даже побить того, кто случайно заденет их изображение. Но это — только до завершения работы.

Кстати, обычно мы заканчиваем в присутствии посетителей. Не могу объяснить, но давно заметил: когда очередной портрет завершается, в мастерской всегда много народа. Так вот, обычно художник предлагает к обсуждению только готовую вещь. У меня обсуждение происходит в процессе работы. Как только дело сделано — и я, и пациент, и присутствующие теряем к скульптуре интерес. Полное равнодушие.

— Выздоровевший не желает видеть себя больным?

— Во всяком случае, пациенты никогда не забирают свои изображения на память. Только раз мама одной девочки это сделала, даже отлила пластилиновый портрет в бронзе. Но через патгода принесла его мне: девочка выроста, повзрослела, похорошела. И только портрет напоминал о ее страшном прошлом. Мои работы, как сейчас принято говорить, энергоемкие — «впитывают энергию» болезни. И создаются они не для широкого показа, не для украшения интерьера и не для ритуальных действ, а исключительно для излечения. Поэтому необходимость в них отпадает, как только человек выздоравливает. Это — искусство для одного. Хотя, по-моему, маскотерапия — больше, чем искусство.

— Возможности маскотерапии ограничиваются только лечением шизофрении?

— Конечно, нет! Я ведь уже сказал: автопортрет — веками испытанное средство от депрессии. Мои ученики с помощью маскотерапии успешно борются с психосоматическими заболеваниями. Я и сам не раз замечал положительные изменения телесных патологий у своих пациентов, но специально этого не отслеживал. Я — только психиатр и не доверяю чудо-целителям. которые лечат все и сразу.

Сократ говорил: «Познай себя». Но как? Способов — бесчисленное множество. Портрет и автопортрет — самый честный, простой и надежный из всех. Человек смотрится в зеркало и познает, что у него глаз такой, рот такой, ноздря такая. А через внешность откроется и внутренняя сущность.

Лепить сложнее, чем построить космический корабль, но этому можно научиться. Между прочим, едва ли не любой подросток имеет о себе неправильное представление. У многих от этого возникают жуткие комплексы, которые преследуют их до конца дней. Так давайте заменим дурацкие уроки рисования уроками автопортрета! Человек будет быстрее взрослеть, быстрее осознавать себя, быстрее преодолевать проблемы подросткового периода.

В какой-то момент Гагика Микаэловича пригласили в другую комнату, и я остался наедине с его портретами. Тут произошло нечто неприятное. То ли бесстрастная строгость натурщиков, то ли матовая пластилиновая серость ни с того ни с сего испортила мое настроение. А может, так подействовало осознание, что это все — лица душевнобольных. Словом, когда психиатр-скульптор вернулся, я немедленно пожаловался ему на внезапную подавленность. В ответ Гагик Микаэлович понимающе кивнул:

— Я тоже стараюсь не оставаться в мастерской на ночь. Но иногда приходится. И на следующее утро, как правило, встаю совершенно разбитым. Зато все, кого вы здесь ведите, уже здоровы. Их болезни существуют только в портретах.

Александр. Горянин

Наши СМИ способны месяцами мусолить всякий вздор, но редко видят истинно важное. Они не сочли достойными внимания три выдающихся события 2003-2004 годов: пошли поезда по 15-километровому Северомуйскому тоннелю, что знаменует собой завершение строительства БАМа; окончена электрификация Транссиба, начатая в 1951 году (а если считать от Москвы, то еще в 1929!); стал возможен проезд на автомобиле из Читы в Хабаровск — ликвидируется последний разрыв автодорожного полотна между Балтикой и Тихим океаном.

Да, по всем трем позициям есть оговорки. Скажем, полностью «автострадный» вид дорога Чита — Хабаровск приобретет только через два-три года, но почувствуйте разницу: советская власть с ее оборонным мышлением не удосужилась соединить запад и восток страны хотя бы одной сквозной автотрассой, а новая Россия сделала это. Еще год назад приехать из Москвы во Владивосток на своих четырех колесах было нельзя. И десять лет назад, и семьдесят. А сегодня уже можно. Что же до Транссиба и БАМа, о них отдельный разговор.